Эпилог. Бессмертие: новый Сервантес (2006—2007)

Но жизнь еще не распрощалась с Габриэлем Гарсиа Маркесом. Хотя так могло показаться по прошествии нескольких недель после нашей последней встречи в Мехико. В январе 2006 г. он неожиданно дал интервью барселонской газете La Vanguardia — по крайней мере, к удивлению тех, кто к тому времени уже привык, что он перестал общаться с прессой. Но это было не спонтанное решение. Возможно, собирался семейный совет, на котором и постановили, что он официально сделает «последнее заявление» и потом уйдет в тень. Будет молчать.

Интервью он давал в своем доме в Мехико в присутствии Мерседес — во время предыдущего, три года назад, с ним рядом находилась Моника, его секретарь, — и именно Мерседес положила конец беседе, как отмечали в своих статьях журналисты. Сам Гарсиа Маркес говорил мало — статьи были написаны в виде рассказа, а не диалога, — и, когда ему задали вопрос, касающийся его прошлого, он сказал: «Об этом вам лучше спросить у моего официального биографа, Джеральда Мартина. Только мне кажется, он не спешит заканчивать свой труд, ждет, пока со мной что-то случится»¹. Верно, работал над его биографией я долго. Но мое «пылкое терпение», выражаясь словами чилийского Антонио Скарметы (так называется его роман о почтальоне Пабло Неруды), через пятнадцать лет было вознаграждено: оказывается, я «официальный» биограф великого писателя, а не просто «незапрещенный», как я имел обыкновение объяснять. Если б я только знал!

Возникал вопрос: долго ли еще он сможет оставаться в центре общественного внимания и на каких условиях? Уже нельзя было рассчитывать на то, что он сможет четко и ясно отвечать на прямые и неожиданные вопросы; случалось, он забывал то, что говорил пять минут назад. Насколько я мог судить, писать он больше не мог. Будет ли опубликовано что-то еще из его работ? Это зависит от того, что у него припасено и как на этот счет распорядятся его няньки и опекуны; не обязательно решение будет принимать он сам. Я не специалист по разным формам потери памяти, но у меня создалось впечатление, что его забывчивость стабильно прогрессирует. Тяжело смотреть, как теряет память человек, для которого память всегда была стержнем его существования. «Профессиональный запоминальщик», называл он себя. Но его мать в глубокой старости не помнила ни себя, ни своих детей. Его единокровный брат Абелардо тридцать лет страдал болезнью Паркинсона, которая развивалась и у их младшего брата Нанчи. Элихио умер от опухоли мозга. У вернувшегося из Венесуэлы Густаво наблюдались признаки потери памяти. А теперь вот настал черед и Габито. «Проблемы с головой, — сказал мне Хайме. — Похоже, это у нас семейное»².

Гарсиа Маркесу теперь было почти семьдесят девять. (После шумных торжеств в честь его семидесятилетия он перестал утверждать, что родился в 1928 г. Можно сказать, что он начал вести себя соответственно своему возрасту.) Несмотря на его сомнительное состояние, о котором никто из близких предпочитал не распространяться и о котором даже средства массовой информации, как ни удивительно, тактично хранили молчание, вставал вопрос о его восьмидесятилетии. Испанская королевская академия в рамках долгосрочной программы распространения испанской культуры начала с 1992 г. раз в три года организовывать конгрессы, посвященные испанскому языку и испанской литературе, в различных испаноязычных странах. На первом, проводившемся с большим запозданием в апреле 1997 г. в Сакатекасе (Мексика), Гарсиа Маркес отличился тем, что предложил традиционную испанскую грамматику и орфографию «отправить в отставку»³. Это вызвало полемику, даже недовольство, но академия, столь авторитарный институт в прошлом, теперь была слишком дипломатичным стратегом, чтобы объявить вероотступником писателя такого масштаба, как Гарсиа Маркес. Посему, когда он приехал в Мадрид в ноябре того же года, его пригласили посетить академию и встретиться с ее должностными лицами. И все же в 2001 г. он заявил о своем отказе присутствовать на втором конгрессе в Сарагосе (Испания) в знак протеста против политики Испании, которая впервые в истории стала требовать визы от латиноамериканцев. Он сказал, что Испания, похоже, считает себя в первую очередь европейской страной, а уж потом испаноязычной. Противостояние продолжилось и в 2004 г., когда Гарсиа Маркеса не пригласили на третий конгресс, проводившийся в Росарио, в Аргентине (в стране, которую колумбиец в любом случае из суеверия отказывался посетить еще раз). Хосе Сарамаго, лауреат Нобелевской премии из Португалии, заявил, что, раз Гарсиа Маркеса не пригласили, он тоже не поедет, на что академия тут же сказала, что это был недосмотр со стороны администрации и колумбийский писатель, конечно же, приглашен. Гарсиа Маркес все равно не поехал. Но конгресс 2007 г. планировали провести в Картахене, в городе, который считался основным местожительством Гарсиа Маркеса в Колумбии и который он прославил в двух своих незабвенных романах.

Более того, в 2004 г. академия выпустила в свет массовым тиражом дешевое издание «Дон Кихота» Сервантеса — по случаю 400-й годовщины со дня публикации этой самой значимой книги в истории Испании и испаноязычной литературы. Представляете, если в 2007 г. в Картахене академия выпустила бы подобное издание «Ста лет одиночества» — в честь 40-й годовщины со дня первой публикации этого романа и восьмидесятилетия его автора?! Сначала почтили испанского гения, потом — латиноамериканского. В конце концов, многие критики сравнивают этот колумбийский роман с его прославленным предшественником и утверждают, что для латиноамериканцев он имеет и будет иметь в обозримом будущем столь же важное значение, какое приобрел шедевр Сервантеса сначала для испанцев, а потом и для латиноамериканцев. Конечно, не все согласятся с этим мнением. Но один критик, который не всегда был поклонником творчества Гарсиа Маркеса, используя аналогию в духе XXI в., вскоре заявит, что «Сто лет одиночества» впечатано в ДНК латиноамериканской культуры и неотделимо от нее с тех самых пор, как этот роман впервые был опубликован в 1967 г.⁴ Как и Сервантес, Гарсиа Маркес анализировал мечты и заблуждения своих персонажей, которые на определенном историческом этапе были характерны и для Испании в тот период, когда она была империей, а потом, в другой форме, стали характерны и для Латинской Америки, после того как она обрела независимость. Более того, как и Сервантес, Гарсиа Маркес создал настроение, юмор, чувство юмора, которые, едва возникнув, стали мгновенно узнаваемы, будто они всегда существовали, являясь неотъемлемой частью мира, к которому он обращается.

В апреле 1948 г. Гарсиа Маркес сбежал из Боготы и впервые в жизни приехал в Картахену. В этом прекрасном, но упадническом, загнивающем городе колониальной эпохи он познакомился с редактором газеты Клементе Мануэлем Сабалой и был приглашен на работу журналистом в недавно основанную ежедневную газету под говорящим названием El Universal. 20 мая 1948 г. нового сотрудника приветствовали на страницах его нового литературного дома. 21 мая, ровно через 351 год после того, как Мигель де Сервантес в письме попросил короля Испании предоставить ему работу за границей, «может быть, в Картахене», появилась первая колонка новичка⁵. Сервантес до Картахены так и не добрался, он вообще не бывал в Латинской Америке, не видел Новый Свет, но в своих книгах создал еще более широкий мир — современный Запад, и его книги получат распространение на новом континенте, несмотря на то, что Испания запретила читать и писать романы в своих недавно открытых доминионах. В апреле 2007 г. на набережной старого колониального порта была установлена статуя Сервантеса. Это событие было приурочено к проведению конгресса Королевской академии и визиту короля и королевы Испании.

Почти всю свою жизнь Сервантес прозябал в безвестности. А вот Гарсиа Маркес к тому времени, когда ему должно было исполниться восемьдесят лет, считался одним из самых прославленных писателей на планете, знаменитостью, которой вряд ли удалось бы добиться большей популярности и славы на своем континенте, будь он футболистом или поп-звездой. Испаноязычный международный истеблишмент планировал при жизни писателя оказать ему почести, коих Сервантес удостоился лишь после смерти и то не сразу: признание к нему приходило постепенно, с течением веков. Когда в 1982 г. Гарсиа Маркес завоевал Нобелевскую премию, пресса Латинской Америки освещала это событие семь недель — с момента объявления его лауреатом в октябре по декабрь, когда король Швеции вручил ему награду. В 1997 г., когда ему исполнилось семьдесят, в марте была организована неделя торжеств, которая широко освещалась в прессе, а потом еще неделя в сентябре, в Вашингтоне, где отмечалась пятидесятая годовщина появления в печати его первого рассказа: генеральный секретарь Организации американских государств устроил прием в его честь, писатель навестил в Белом доме своего друга Билла Клинтона. Теперь он собирался отметить свое восьмидесятилетие, шестьдесят лет со дня своего писательского дебюта, сорокалетие романа «Сто лет одиночества» и двадцатипятилетие с момента присуждения Нобелевской премии. Его друзья и поклонники начали готовить восьминедельный период торжеств в марте и апреле 2007 г., столь же грандиозных, как и те незабываемые семь недель в 1982 г.

Много шагов уже было предпринято к тому, чтобы превратить Гарсиа Маркеса в живой памятник. В Барранкилье местный журналист Эриберто Фиорильо весьма изобретательно переоборудовал старое пристанище «Барранкильянского общества» частично в музей, частично в бар-ресторан. Была попытка переименовать Аракатаку в Аракатаку-Макондо, по примеру Илье-Комбре Пруста, но, к сожалению, этот план провалился: большинство жителей приветствовали эту идею, но многие из них не сочли нужным принять участие в референдуме. Теперь местные и национальные власти сошлись во мнении, что старый дом полковника Маркеса в Аракатаке, где родился Габито, следует сделать главной туристической достопримечательностью. И ветхое здание, где уже некогда открыли захудалый музей писателя, было решено снести, а на его месте отстроить его точную копию.

И вот наступил март 2007 г. Ежегодный Картахенский кинофестиваль был посвящен Гарсиа Маркесу. И на этом фестивале, словно чтобы угодить Маркесу, Кубе отвели главную роль. (В апреле Гарсиа Маркес стал самым популярным писателем на Боготской книжной ярмарке, проводившейся в тот год, когда Колумбия была объявлена «книжной столицей мира». Сплошные совпадения, одно цеплялось за другое, как во сне.) Демонстрировались все фильмы, поставленные по произведениям Гарсиа Маркеса; присутствовали все режиссеры, которые их снимали, в том числе Фернандо Бирри, Мигель Литтин, Хайме Эрмосильо, Хорхе Али Триана и Лисандро Дуке. И хотя как раз в один из тех дней, когда проходил фестиваль, у Гарсиа Маркеса был день рождения, сам он на этом мероприятии не появился. Когда у него спросили почему, он ответил: «Меня никто не приглашал». Это была не самая удачная из его шуток, но разве можно было на него обижаться? 6 марта на крыше одного из картахенских отелей — под подходящим названием «Пэшн» («Страсть») — было устроено празднование дня рождения Гарсиа Маркеса, на котором звучала музыка вальенато. Юбиляр на торжество не явился; он отмечал свой юбилей более скромно где-то в тихом месте со своей семьей. После этого стало нарастать напряжение. На многих плакатах, анонсирующих мероприятие Королевской академии, известное по-испански как «Congreso de la Lengua» (Конгресс испанского языка) была помещена фотография Гарсиа Маркеса, на которой почетный гость показывает язык тем, кто на него смотрит. Тем самым академия, вероятно, давала понять, что она признает знаменитое чувство юмора писателя и сама тоже понимает юмор. Но даже если это и так, вряд ли ее чиновники думали, что Гарсиа Маркес не сочтет нужным появиться на мероприятии, которое они организовали в его честь.

В середине месяца в Картахене состоялось еще одно крупное событие — ежегодная ассамблея Межамериканской ассоциации прессы, на которую были приглашены два почетных гостя: компьютерный магнат Билл Гейтс (он тогда слыл богатейшим человеком в мире, но через несколько месяцев уступил первенство другу Гарсиа Маркеса, мексиканскому миллиардеру Карлосу Слиму) и сам Гарсиа Маркес (он не изъявил желания выступить, но обещал почтить собрание своим присутствием). Пришел он только в последний день, но своим появлением, как обычно, произвел сенсацию, затмив всех остальных участников конгресса. Это был выдающийся момент и для Хайме Абельо, директора созданного Маркесом журналистского фонда, и для его заместителя — брата Гарсиа Маркеса, которого тоже звали Хайме. Это был выдающийся момент и для Испанской королевской академии, которая, как и вся Колумбия, вздохнула с облегчением.

Очевидцы сообщали, что Габо выглядел очень хорошо. Немного неуверенный в себе, он тем не менее шутил и, казалось, был в отличной форме. В сравнении с тем, каким я видел Маркеса год назад, его состояние, казалось, стабилизировалось. Он по-прежнему воздерживался от интервью, но, судя по всему, был полон мужественного, оптимистичного настроя — и к своей болезни, и к публике; такое отношение было характерно для него в былые времена. В Картахену со всех уголков мира слетались его друзья и поклонники, а также сотни лингвистов и других академиков, прибывших на конгресс Королевской академии. Были организованы большие концерты с участием международных поп-звезд, а также концерты поменьше — исполнителей вальенато — и еще множество литературных и других мероприятий. Погода стояла великолепная. К прошлому конгрессу, состоявшемуся три года назад, академия приурочила выпуск нового дешевого издания «Дон Кихота»; теперь академия выпустила новое издание романа «Сто лет одиночества» вместе с подборкой критических статей. Никого не удивило, что две из них написали два его лучших друга-литератора — Альваро Мутис и Карлос Фуэнтес. Зато все только и говорили о том, что одна — длинная — статья принадлежала перу — кого бы вы думали? — Марио Варгаса Льосы. Неужели они все-таки помирились? Ведь, если статья Варгаса Льосы попала в сборник, значит, они с Маркесом должны были встретиться, чтобы договориться об этом. Неизвестно, правда, что думала по поводу этого решения Мерседес Барча.

За несколько дней до начала конгресса Хулио Марио Санто-Доминго, самый богатый и влиятельный человек в Колумбии, ставший теперь владельцем газеты El Espectador, устроил особый прием — запоздалое торжество по случаю дня рождения, — на котором почетными гостями были Габо и Мерседес. Прием проводился на верхнем этаже еще одной элитной картахенской гостиницы, где на следующей неделе будут жить король и королева Испании. В числе приглашенных были Карлос Фуэнтес, Томас Элой Мартинес, экс-президент Пастрана, Йон Ли Андерсон из журнала The New Yorker, на время отвлекшийся от войны в Ираке, бывший вице-президент Никарагуа и писатель Серхио Рамирес, а также много других знаменитостей и замечательных людей из Боготы, Картахены и особенно Барранкильи. Шампанское, виски и ром лились рекой, сладостные ритмы вальенато звучали далеко за полночь. В коридорах и на балконах гости шепотом задавались одним и тем же главным вопросом: выступит ли Габо с речью на церемонии в его честь в первый день работы конгресса? И если...

И вот наступил великий день — 26 марта 2007 г. Несколько тысяч человек заполнили картахенский конференц-центр, возведенный на том самом месте, где Гарсиа Маркес ужинал поздно ночью по окончании трудового дня в газете El Universal в 1948—1949 гг.⁶ Пришли многие его друзья, почти все родственники, хотя сыновей не было. Прибыли экс-президенты Пастрана, Гавириа и — как ни странно — Сампер, а также экс-президент Бетанкур, который поднимется на трибуну, как и другие выступающие, в числе которых будет и действующий президент Альваро Урибе Велес. На улице стояла удушающая жара, но почти все мужчины были в темных костюмах, как это принято в Боготе. Карлос Фуэнтес, великодушный как всегда, готовился произнести специальную хвалебную речь в честь своего друга. Собирался выступить и Томас Элой Мартинес, лечившийся от опухоли головного мозга. А также директор Королевской академии Виктор де ла Конча и директор Института Сервантеса Антонио Муньос Молина. А также президент Колумбии и король Испании. А также Гарсиа Маркес.

При появлении Гарсиа Маркеса и Мерседес весь зал встал и аплодировал им несколько минут. Вид у писателя был счастливый, непринужденный. На трибуне две группы заняли свои места: на одной стороне — Гарсиа Маркес со своей свитой (Мерседес, Карлос Фуэнтес, министр культуры Колумбии Эльвира Куэрдо де Харамильо), на другой — члены академии. Замершая в ожидании публика не верила своему счастью. На огромном телевизионном экране за спинами главных действующих лиц, сидевших на трибуне, транслировалось прибытие короля и королевы Испании дона Хуана Карлоса и доньи Софии — как они поднимаются по лестнице, идут по коридорам просторного здания конференц-центра, входят в зал, где возвещают об их появлении.

Выступающих было много, среди них — король Испании. Большинство речей были гораздо интереснее, чем обычно произносятся на таких мероприятиях. Замечательно выступил Гарсиа де ла Конча, который должен был вручить Гарсиа Маркесу первый экземпляр романа «Сто лет одиночества», изданный Королевской академией⁷. Заручившись соизволением короля Хуана Карлоса, он рассказал забавную историю. Оказывается, когда у академиков возникла идея воздать должное Гарсиа Маркесу на этом конгрессе, Гарсиа де ла Конча спросил на это разрешения у самого писателя. Тот ответил, что не возражает, но очень хочет, чтобы приехал король. Потом Гарсиа Маркес при встрече с Хуаном Карлосом сам озвучил ему свое пожелание: «Король, ты должен приехать в Картахену» («ты» на испанский переводится фамильярным «tú»). Эта история с двойным и даже тройным подтекстом вызвала громовой хохот в зале, правда, кто над чем смеялся, зависело от того, как каждый из слушателей истолковал услышанное, и от того, кем он был — испанцем или латиноамериканцем, монархистом или республиканцем, социалистом или консерватором. Затем зал разразился долгими аплодисментами. Что этот латиноамериканец себе позволяет, неужели он не знает своего места? Хуже того, неужто он не знает, как должно говорить с королем? Или — это уже вообще ни в какие рамки не лезет — он считает, что настолько превосходит во всем короля, что вправе говорить с ним свысока? Те, кто находился ближе к трибуне, заметили, что Гарсиа Маркес, обмениваясь рукопожатием с монархом, приветствовал его в традициях латиноамериканского студенческого братства — сцепив свой большой палец с большим пальцем короля, — что свидетельствовало скорее о встрече равных. В начале XIX в. Бурбоны утратили Латинскую Америку, теперь Хуан Карлос пытался вернуть утраченное дипломатическими и экономическими методами.

Для тех, кто хорошо знал Гарсиа Маркеса, самым драматичным моментом было начало его выступления. Первые предложения он произнес неуверенно, запинаясь, но постепенно его голос окреп. Это была даже и не речь, а сентиментальные воспоминания о том времени в Мексике, когда они с Мерседес жили в крайней нужде, надеясь, что однажды он сорвет куш и опубликует бестселлер. Он рассказывал сказку, ставшую былью: «Мне до сих пор не верится, что все это случилось со мной». И зал чувствовал, что в своей речи он также выражал благодарность и признательность своей спутнице жизни, которая помогла ему пережить те тяжелые времена и вообще последние полвека всегда была с ним рядом и в горе, и в радости. Мерседес с тревогой, озабоченно смотрела на мужа и молилась, чтобы этот человек, в своей жизни преодолевший множество испытаний, справился и с этим. И он справился. Свое выступление Гарсиа Маркес закончил рассказом о том, как в 1966 г. они вдвоем отправляли рукопись «Ста лет одиночества» из Мехико в Буэнос-Айрес частями, ибо были слишком бедны, чтобы отослать весь роман целиком⁸. Ему аплодировали несколько минут.

Чуть раньше, в самый разгар церемонии, аудиторию взбудоражило еще одно объявление: «Дамы и господа, прибыл экс-президент Соединенных Штатов Америки, сеньор Уильям Клинтон». Толпа встала, приветствуя самого знаменитого человека на земле, направившегося к трибуне. Король Испании, пять президентов Колумбии и теперь вот самый популярный президент самой могущественной страны в мире. Некоторые обозреватели отметили, что из больших знаменитостей не хватало только Фиделя Кастро (он болел) и папы римского. В очередной раз было продемонстрировано, что власть столь же непреодолимо тяготеет к Гарсиа Маркесу, как он сам одержим — зачарован — властью. Литература и политика — два самых эффективных способа достижения бессмертия в том переменчивом мире, что цивилизация Запада создала на планете. Правда, мало кто станет утверждать, что слава политика более долговечна, чем слава писателя, создающего литературные шедевры.

Мне удалось с ним лишь коротко переговорить перед тем, как я покинул Картахену. Это событие знаменовало завершение многого.

— Замечательное торжество, Габо, — сказал я.

— Да уж, — согласился он.

— Знаешь, вокруг меня многие плакали.

— Я тоже плакал, — признался он, — только про себя.

— Памятное событие. Я уж точно никогда этого не забуду.

— Хорошо, что ты был там. Хоть скажешь людям, что мы ничего не придумали.

Примечания

1. Xavi Ayén, «"Rebeldía de Nobel. GM: "He dejado de escribir»», La Vanguardia (Barselona), 29 enero 2006.

2. Хайме ГМ, интервью (Картахена, март 2007).

3. Текст выступления GGM, «Botella al mar para el dios de las palabras», La Jornada, 8 abril 1997.

4. Han Stavans, «GM's "Total" novel», The Chronicle of Higher Education, 15 June 2007. За два года до публикации Ставанса Кристофер Домингес в мексиканском издании Letras Libres (декабрь 2004) повторил сделанное ранее заявление о том, что Гарсиа Маркес — латиноамериканский Гомер. Подобным образом Роберто Гонсалес Эчеварриа в блестящей статье, опубликованной в номере Primera Revista Latinoamericana de Libro (Нью-Йорк) за декабрь 2007 г. — январь 2008 г., сказал, что СЛО — это «совершенное классическое произведение», книга, оставившая свой след как в его жизни, так и в его карьере. А ведь все трое — строгие недоверчивые критики, не склонные проявлять снисходительность к писателям левого толка или расхваливать их сверх меры.

5. Arango, Un ramo de nomeolvides, p. 91.

6. См. GGM, «Un domingo de delirio», El Espectador, 19 March 1981, где он высмеивает идею сооружения конференц-центра в Картахене. А оно вон как получилось.

7. GGM, Cien años de soledad. Edición comemorativa (Madrid, Real Academia Española/Asociación de Academias de la Lengua Española, 2007); в Колумбии напечатано издательством «Норма».

8. Согласно этой версии, они с Мерседес по ошибке сначала отправили вторую половину романа, а Пакро Портуа, издатель, которому не терпелось прочитать первую, обратной почтой прислал им необходимую сумму. Академия, устроив ему это чествование, окончательно и бесповоротно привязала его к роману, от которого он изо всех сил старался отмежеваться, и его речь была не только выражением благодарности жене, но и своего рода примирением с книгой, которая преобразила их жизнь сорок лет назад.