11 сентября 1973 г. Гарсиа Маркес, как и миллионы прогрессивных людей во всем мире, сидел в Колумбии перед телевизором и с ужасом смотрел, как бомбардировщики чилийских ВВС бомбят правительственный дворец в Сантьяго. Через несколько часов было подтверждено, что избранный народом президент Сальвадор Альенде погиб. Никто точно не знал, убили его или он совершил самоубийство. Власть в стране захватила военная хунта, развернувшая кровавый террор. В последующие недели были задержаны, как потом выяснится, более тридцати тысяч якобы левых активистов; многие из них погибли в застенках. Пабло Неруда умирал от рака в своем доме на Исла-Негра у Тихоокеанского побережья Чили. Смерть Альенде, крушение его политических идеалов, установление фашистского режима в Чили составляли содержание последних дней жизни Неруды, пока болезнь, мучившая его на протяжении нескольких лет, окончательно его не сломила¹.

Правительство Народного единства Альенде обозреватели и политики всего мира рассматривали как эксперимент по созданию социалистического общества путем осуществления демократических мер. Альенде национализировал предприятия медеплавильной, сталелитейной и угольной промышленности, большинство частных банков и компании других ключевых секторов экономики, и все же, несмотря на постоянную пропаганду и подрывную деятельность правых, на промежуточных выборах в марте 1973 г. количество голосов, отданных за его правительство, увеличилось до 44%, что только побудило правых удвоить свои усилия по расшатыванию режима. ЦРУ действовало против Альенде еще до его избрания на пост президента: США, погрязшие в болоте войны во Вьетнаме, озлобленные на Кубу, готовы были на все, лишь бы не допустить появления новых антикапиталистических режимов в Западном полушарии. Жестокое уничтожение режима Альенде на глазах всего мира произвело на левых такой же эффект, какой возымело поражение республиканцев в гражданской войне в Испании почти сорок лет назад.

В восемь часов вечера того же дня Гарсиа Маркес отправил телеграмму членам новой чилийской хунты: «Богота. 11 сентября 1973 г. Членам военной хунты генералам Аугусто Пиночету, Густаво Ли, Сесару Мендесу Даньяу и адмиралу Хосе Торибио Мерино. Вы несете ответственность за смерть президента Альенде, и чилийский народ никогда не смирится с тем, чтобы им правила банда преступников, находящаяся в услужении у североамериканского империализма. Габриэль Гарсиа Маркес»². В то время, когда он писал текст телеграммы, судьба Альенде еще не была известна, но Гарсиа Маркес позже сказал, что он знал Альенде довольно хорошо и был уверен: он никогда не покинет президентский дворец живым; и военные, должно быть, тоже это знали. Хоть некоторые и говорили, что эта телеграмма — жест скорее в духе студента университета, чем великого писателя, но, как оказалось, это был первый политический шаг со стороны нового Гарсиа Маркеса, уже нацеленного найти для себя новую роль в историческом процессе. Под влиянием варварского завершения исторического эксперимента Альенде политические взгляды Маркеса стали более четкими и жесткими. Теперь он тяготел к радикализму и позже в одном из интервью скажет: «Переворот в Чили я воспринял как катастрофу».

Дело Падильи в истории холодной войны в Латинской Америке, как и следовало ожидать, явилось своего рода большим водораздельным хребтом, разбросавшим по разные стороны не только интеллектуалов, художников и писателей. Гарсиа Маркес, несмотря на критику друзей, обвинявших его в «оппортунизме» и «наивности», в своих политических убеждениях оставался наиболее последовательным по сравнению с большинством латиноамериканских писателей. Он не был поклонником советского социализма, но считал, что СССР противостоит гегемонии и империализму США, а для Латинской Америки это имеет огромное значение. По его мнению, он не является «попутчиком» СССР, а просто рационально оценивает действительность. Куба, хоть и более проблематичная страна, более прогрессивна, чем Советский Союз, и посему ей должны оказывать поддержку все антиимпериалистически настроенные латиноамериканцы, которые в то же время обязаны всячески содействовать сдерживанию репрессивных, недемократических или диктаторских проявлений режима³. Как ему виделось, он выбрал путь мира и справедливости для народов всего мира — то есть международный социализм, по более широкому определению⁴.

Гарсиа Маркес, безусловно, хотел, чтобы чилийский эксперимент был успешным, но никогда не верил, что это будет возможно. В ответ на вопрос нью-йоркского журналиста в 1971 г. он сказал:

Я мечтаю о том, чтобы вся Латинская Америка стала социалистической, но сегодня людей прельщает идея мирного и конституционального социализма. Это прекрасный предвыборный лозунг, но, на мой взгляд, абсолютно утопический. Развитие событий в Чили вот-вот примет насильственный драматический характер. Если Народный фронт продолжит взятый курс — предпринимая относительно твердые и быстрые шаги, но действуя мудро и тактично, — наступит момент, когда они упрутся в стену серьезной оппозиции. Соединенные Штаты пока не вмешиваются, но они не всегда будут стоять сложа руки. США не жаждут видеть Чили социалистической страной. Они этого не допустят, и давайте не будем заблуждаться на этот счет. Я не считаю, что насилие — хороший способ решения проблем, но, думаю, наступит такой момент, когда ту стену оппозиции можно будет преодолеть только насильственными средствами. К сожалению, на мой взгляд, это неизбежно. Я думаю, события в Чили хороши в качестве реформы, но не в качестве революции⁵.

Не многие обозреватели видели будущее так ясно, как Гарсиа Маркес. Он осознал, что является свидетелем переломного момента в мировой истории. Следующие несколько лет, несмотря на свой глубоко укоренившийся пессимизм во всем, что касается политики, он сделает ряд заявлений относительно своих политических убеждений, которые, пожалуй, лучше всего резюмированы в одном из его интервью 1978 г.: «Чувство солидарности — то же самое, что католики называют "апостолы Христовы", — для меня имеет прямой смысл. Это значит, что каждый из нас несет ответственность за каждый свой поступок перед всем человечеством. Когда человек начинает это понимать, значит, его политическое сознание достигло высочайшего уровня. Без ложной скромности скажу, что это — мой случай. Для меня каждый поступок в жизни — политический шаг»⁶.

И Гарсиа Маркес стал думать, как ему начать действовать. Теперь он больше, чем когда-либо, был убежден в том, что кубинский путь — для Латинской Америки единственно возможный способ обретения политической и экономической независимости, а значит, и своего достоинства. Но он снова был отлучен от Кубы и решил, что при сложившихся обстоятельствах путь к сближению с Кубой пролегает прежде всего через Колумбию. Какое-то время Гарсиа Маркес был вовлечен в дискуссию с молодыми колумбийскими интеллектуалами — особенно с Энрике Сантосом Кальдероном из династии основателей El Tiempo⁷ (с ним он недавно познакомился), Даниэлем Сампером (его он уже знал лет десять) и позднее с Антонио Кабальеро, сыном романиста из среды либеральной аристократии Эдуардо Кабальеро Кальдерона, — о создании новой формы журналистики в Колумбии и, в частности, об основании журнала левого толка⁸. Гарсиа Маркес пришел к заключению, что изменить что-либо в его глубоко консервативной родной стране можно только путем, как он в шутку говорил, «совращения» и «отвращения» молодого поколения от старинного правящего класса⁹. В числе других ключевых фигур, участвовавших в этой дискуссии, были самый известный колумбийский хроникер Violencia и всемирно уважаемый социолог Орландо Фальс Борда и предприниматель из числа сторонников левых Хосе Висенте Катараин (позже он станет издателем Гарсиа Маркеса в Колумбии). Новому журналу дадут название Alternativa. Его авторы выступали против «все более жесткой монополизации информационной сферы по вине тех же сил, которые контролируют национальную экономику и политику страны». Они ставили перед собой цель показывать «другую Колумбию, которая никогда не появляется ни на страницах центральной прессы, ни на экранах телевидения — средств массовой информации, которые с каждым днем все более жестко контролирует официальная власть»¹⁰. Первый номер журнала выйдет в январе 1974 г. Alternativa просуществует шесть бурных лет, и Гарсиа Маркес, несмотря на то что будет проводить относительно мало времени в Колумбии, станет регулярно писать для журнала, а также консультировать его сотрудников и давать им советы. Вместе с другими учредителями он инвестировал крупную сумму в этот, по сути, весьма рискованный бизнес. Тем временем он сообщил, что снова вернется на жительство в Латинскую Америку, а также сделал еще более сенсационное заявление: он больше не будет писать романы, — отныне, пока военную хунту генерала Пиночета в Чили не лишат власти, он объявляет «литературную забастовку» и полностью посвятит себя политической деятельности.

В декабре, словно подтверждая свои недавно принятые решения, Гарсиа Маркес согласился войти в состав основанного Бертраном Расселом авторитетного Второго международного военного трибунала, который расследовал международные военные преступления и судил международных военных преступников. Приняв данное приглашение — что, пожалуй, более важно, чем это может показаться на первый взгляд, — Маркес однозначно дал понять, что он намерен добиться международного признания на столь высочайшем уровне, о котором большинство других латиноамериканских писателей могли только мечтать, и что, несмотря на свою не всем понятную привязанность к Кубе, он собирается участвовать в политической деятельности по своему усмотрению где и когда захочет.

За первые сутки после выхода в свет первого номера Alternativa в феврале 1974 г. было продано 10 000 экземпляров журнала. Полиция Боготы конфисковала несколько сотен экземпляров, но в истории журнала это будет единственным случаем прямого вмешательства цензуры (хотя «непрямая цензура» присутствовала — взрывы в редакции, судебное вмешательство, экономическая блокада, всевозможные меры, препятствующие распространению тиражей, — что в итоге приведет к закрытию журнала). Позже постоянно будут возникать финансовые проблемы, но в первые месяцы своего существования Alternativa пользовалась огромнейшей популярностью. Вскоре ее тираж составлял уже 40 000 экземпляров — неслыханная цифра для издания левого толка в Колумбии. Первый номер сопровождался лозунгом о повышении самосознания: «Осмелиться думать — начать бороться». Там же была помещена редакционная статья под названием «Письмо к читателю», в которой говорилось, что цель нового журнала — «бороться с искажениями национальной действительности в буржуазной прессе» и «опровергать ложную информацию» (наглядный пример — описание информационной кампании после массового расстрела рабочих банановых плантаций в романе «Сто лет одиночества»).

В первых двух номерах журнала, выходившего два раза в месяц, были напечатаны две статьи Гарсиа Маркеса под названием «Чили, переворот и гринго»¹¹. С его стороны это было первое открытое вторжение в область политической журналистики с тех пор, как он стал знаменитым. Эти его статьи обошли весь мир (в марте были напечатаны в США и Великобритании) и немедленно получили статус классики публицистики. В них Гарсиа Маркес сетовал по поводу трагического конца Сальвадора Альенде:

В июле ему исполнилось бы шестьдесят четыре года. Его величайшее достоинство — во всем идти до конца, но судьба даровала ему лишь редкое и трагическое величие умереть, защищая анахроническую тупость буржуазного закона — Верховный суд, который отрекся от него, но узаконил убийц; защищая ничтожный конгресс, объявивший его вне закона, но угодливо склонившийся перед узурпаторами; защищая свободу оппозиционных партий, продавших души фашизму; защищая устаревшие атрибуты дерьмовой системы, которую он предложил упразднить, но без единого выстрела. Эти драматические события произошли в Чили, к величайшей скорби чилийцев, но в историю они войдут как нечто случившееся со всеми нами, с детьми этой эпохи, и останутся в нашей жизни навсегда¹².

Таким же презрительным тоном Гарсиа Маркес начиная с середины 1950-х гг. говорил и о колумбийской парламентской системе, что наглядно продемонстрировано в рассказе «Похороны Великой Мамы». Что касается Сальвадора Альенде, он вошел в число персонажей Гарсиа Маркеса, стал еще одним мучеником из мрачного пантеона павших героев Латинской Америки. За ним последуют многие другие, а оптимистически настроенные, но пугливые политики в дальнейшем из суеверного страха и отчаяния станут друзьями Гарсиа Маркеса, таким образом пытаясь избежать подобной участи.

После публикации романа «Сто лет одиночества» Гарсиа Маркес, расплатившись с долгами, фактически бежал из Мексики; теперь, после завершения работы над романом «Осень патриарха» и подготовки к печати сборника рассказов, он так же спешно готовился покинуть Барселону¹³. К Испании он всегда относился равнодушно, несколько рассеянно и порой снисходительно, а сейчас его мысли были заняты совершенно другими делами, никак не связанными с Испанией. В следующем году ему предстояло постепенно привыкнуть к новому месту жительства и переключить свое внимание с Европы на Латинскую Америку, с литературы на политику. Тем временем Марио Варгас Льоса, прибывший в Барселону после Гарсиа Маркеса, собирался покинуть каталонскую столицу раньше него. 12 июня 1974 г. Кармен Балсельс устроила прощальную вечеринку для Варгаса Льосы, возвращавшегося в Перу¹⁴. На этом приеме присутствовали почти все латиноамериканские писатели, проживавшие в то время в Барселоне, в том числе Хосе Доносо и Хорхе Эдвардс, а также каталонцы Хосе Мария Кастельет, Карлос Барраль, Хуан Марсе, Хуан и Луис Гойтисоло, Мануэль Васкес Монтальбан и многие другие. Учитывая то, что Варгас Льоса уже уезжал, а Гарсиа Маркес готовился к отъезду, эта церемония ознаменовала конец бума во всем его европейском великолепии¹⁵. Варгас Льоса вместе с женой и детьми отплыл в Лиму, оставив в Барселоне много безутешных друзей, хотя Кармен Балсельс скучать им не давала.

В конце лета Гарсиа Маркес и Мерседес приняли необычное решение. Они оставили мальчиков в Барселоне под нежной опекой своих друзей: четы Федучи, Кармен Балсельс и женщины, которая готовила и убирала в их доме, — а сами несколько неожиданно отправились в Лондон. Гарсиа Маркес счел, что ему наконец-то пришла пора преодолеть, как ему казалось, свой единственный большой недостаток — неспособность выучить английский. Они с Мерседес предложили сыновьям пожить два года в Лондоне. Мальчики категорически отказались и были немало удивлены и обижены, когда их родители заявили, что поедут без них¹⁶. По прибытии в Лондон чета Гарсиа Барча поселилась в уже знакомой им гостинице «Кенсингтон-Хилтон» и записалась на интенсивные курсы английского языка в Каллан-скул на Оксфорд-стрит, славящейся своими эффективными методами, которые давали результаты в четыре раза быстрее обычных методик.

Изучение английского, который Гарсиа Маркесу давался непросто, было не единственным его занятием. Именно в Лондоне, как ни странно, он предпринял первые шаги по вторичному сближению с кубинской революцией. После «дела Падильи» в 1971 г. со стороны Кубы Гарсиа Маркес еще больше подвергался остракизму, но в Лондоне он связался с Лисандро Отеро — писателем, конфронтация которого с Эберто Падильей спровоцировала первую волну скандала в 1968 г. Отеро был знаком с Режи Дебре, и тот согласился выступить в качестве посредника между Гарсиа Маркесом и министром иностранных дел Кубы Карлосом Рафаэлем Родригесом. Дебре сказал Родригесу, что революция делает большую ошибку, бросив столь значительную фигуру, как Маркес, на «политической свалке». Родригес с ним согласился, и кубинский посол в Лондоне пригласил Гарсиа Маркеса на ужин, во время которого сообщил колумбийцу: «Карлос Рафаэль просил передать, что вам пора возвращаться на Кубу»¹⁷.

В первые дни пребывания в Лондоне Гарсиа Маркеса нашли несколько латиноамериканских журналистов из проамериканского еженедельника Vision. Он обошел большинство их вопросов, но поделился весьма любопытными впечатлениями о Лондоне:

Лондон — самый интересный город на свете: огромная меланхоличная столица последней колониальной империи, находящейся на стадии распада. Двадцать лет назад, когда я приехал сюда в первый раз, здесь еще можно было увидеть сквозь пелену тумана англичан в котелках и брюках в полоску, очень похожих на жителей Боготы того времени. Теперь они ищут прибежища в своих загородных особняках, одинокие в своих унылых садах, со своими последними собаками, со своими последними георгинами, побежденные неукротимым потоком людей, стекающихся со всей утраченной империи. Оксфорд-стрит ничем не отличается от любой улицы в Панаме, на Кюрасао или в Веракрусе: у дверей своих лавок, ломящихся от шелков и слоновой кости, сидят неустрашимые индусы, роскошные негритянки в ярких нарядах продают авокадо, фокусники демонстрируют публике, как из-под чашек исчезают мячики. Вместо тумана здесь теперь жаркое солнце, пахнущее гуайявой и спящими крокодилами. Заходишь в бар выпить пива, как в Ла-Гуайре, а у тебя под стулом бомба взрывается. Вокруг слышна испанская, португальская, японская и греческая речь. Из всех, кого я встретил в Лондоне, только один разговаривал на безупречном английском с оксфордским произношением. Это был министр финансов Швеции. Так что не удивляйтесь, что нашли меня здесь: на Пиккадилли-Серкус я чувствую себя так, будто нахожусь в галерее сладостей в Картахене¹⁸.

Не многие уже в то время столь отчетливо видели будущую сущность Лондона как «города мира». Когда у Гарсиа Маркеса спросили, появится ли однажды у какого-либо режима в Латинской Америке безоружная полиция, как в Британии, он резко ответил, что такая уже есть: на Кубе. А главная новость в Латинской Америке, продолжал он, — это «консолидация» сил кубинской революции (враждебно настроенные обозреватели в то время считали, что эта «консолидация» на самом деле является «сталинизацией»), без чего невозможен был бы прогресс на континенте и даже, добавил он, литературный бум. Наконец, он вновь заявил, что не будет писать художественную прозу, пока чилийское сопротивление не свергнет чилийскую диктатуру, финансируемую Пентагоном. Из этого неприязненного интервью было понятно, что Гарсиа Маркес сжигает мосты и поднимает знамя своей приверженности социализму. Почему? Он был уверен, что возвращается на Кубу.

В Лондоне в свободное от занятий английским время Гарсиа Маркес дорабатывал окончательный вариант «Осени патриарха» и придумывал разные идеи радикальных киносценариев. Их с Мерседес посетили его младший брат Элихио с женой Мириам, в сентябре переехавшие в Париж. Несмотря на разницу в возрасте в двадцать лет, Элихио и его знаменитый старший брат Габриэль заметно сблизились. Элихио и Мириам встретят Рождество 1974 г. в Барселоне вместе с Габито, Мерседес и их двумя сыновьями.

В сентябре 1974 г. в редакционной коллегии Alternativa возникли разногласия политического характера, и фракция Орландо Фальса Борды покинула журнал. Энрике Сантос Кальдерон позже рассказывал мне: «Мы хотели придерживаться линии плюрализма, но народ очень быстро раскололся на две группы. Габо сильно переживал из-за всех этих неприятностей, он слишком близко к сердцу принимает внутренние трения между его друзьями. Каждый раз, наведываясь к нам тайком, он очень расстраивался, но в эти свои приезды он также много рассуждал о политике, начинал понимать, сколь остро стоит вопрос о вооруженной борьбе, и своей деятельностью добивался того, что левые смотрели на него, как на божество»¹⁹. В декабре Гарсиа Маркес взял интервью у бывшего сотрудника ЦРУ Филипа Эйджи, чьи разоблачительные откровения относительно правящих кругов Латинской Америки вскоре станут сенсацией для всего мира²⁰. Теперь уже никто не отказывался от встречи с Гарсиа Маркесом. В Колумбии на выборах 1974 г., когда последний раз сработала предложенная Национальным фронтом система ротации президентской власти, победил либерал Альфонсо Лопес Микельсен, набравший 63,8% голосов, хотя более 50% электората отказались участвовать в голосовании. Несмотря на свои сомнения относительно политики Лопеса Микельсена, Гарсиа Маркес был рад, что тот стал президентом, учитывая их дальнее родство по линии семьи Котес из Падильи. Кроме того, Габито посещал курс права, который читал Лопес Микельсен в Боготском университете, и вообще его прельщала идея работать с человеком, который, безусловно, не был реакционером²¹.

В марте 1975 г. в Барселоне наконец-то был издан роман «Осень патриарха». Латиноамериканская пресса до самого его выхода в свет только и твердила о том, что это произведение произведет фурор: в истории Латинской Америки еще не было случая, чтобы выхода книги ждали с таким нетерпением. Испанское издательство «Пласа и Ханес» выпустило роман в переплете поразительным тиражом — 500 000 экземпляров. В июне это же издательство напечатает сборник рассказов Гарсиа Маркеса, и писатель на время сведет счеты с читателями его художественной прозы. Несмотря на то, а может, как раз потому, что от романа слишком много ждали, критические отзывы были весьма неоднозначны, многие — откровенно враждебны²². Некоторые критики хвалили книгу за ее необычайную поэтичность и иронию, одновременно прославляющие и пародирующие самые мрачные латиноамериканские фантазии. Другие ругали ее по целому ряду причин — за вульгарность, обилие гипербол, за отсутствие пунктуации и сомнительность политической направленности. Эти расхождения во взглядах были особенно четко обозначены в период публикации романа, но жаркие споры продолжаются по сей день.

Тем не менее именно роман «Осень патриарха» подтвердил репутацию Гарсиа Маркеса как профессионального литератора. Книга показала, что он — автор не одного романа, что он способен и после «Ста лет одиночества» создавать шедевры. Даже те, кому роман не понравился, не пытались отрицать, что это произведение создано большим писателем. Несмотря на то что «Сто лет одиночества», без сомнения, имеет значение для континента в целом, совершенно очевидно одно: это книга о Колумбии. Напротив, «Осень патриарха» — это роман о Латинской Америке, написанный с расчетом на условный круг читателей, без каких-либо существенных колумбийских реалий, в немалой степени потому, что в Колумбии никогда не было патриарха, подобного изображенному в книге: формально она считалась демократической страной почти на всем протяжении XX столетия.

В каком-то смысле именно «Осень патриарха», а не «Сто лет одиночества» является ключевым произведением в творчестве Гарсиа Маркеса, потому что вопреки первому впечатлению в нем объединяются все его другие работы. Что до того, является ли оно «лучшим» романом, как часто утверждает сам Гарсиа Маркес, нетрудно догадаться, почему писатель считает его своей самой важной работой. Особенно если к такому его достоинству, как сжатость изложения, добавить еще два уже ранее упомянутых обстоятельства: настойчивое утверждение со стороны писателя, что портрет патриарха — это автопортрет и что написал он эту книгу, дабы после ошеломляющего успеха «Ста лет одиночества» доказать самому себе, что он по-прежнему способен творить. Если «Сто лет одиночества» — ось его жизни (и самое значительное произведение в глазах всего мира и, возможно, потомков), то «Осень патриарха» — опорная точка его творчества: в литературе Маркес утратил живой интерес к теме власти после завершения работы над романом — в тот самый момент, когда власть стала неотъемлемым элементом его жизни. Делая заявление о том, что он не напишет ни одного романа, пока не падет режим Пиночета, Гарсиа Маркес руководствовался двумя вескими причинами: во-первых и прежде всего, он был полон решимости установить контакт с единственным живым патриархом Латинской Америки — Фиделем Кастро; во-вторых, к тому моменту он исчерпал все серьезные темы, о которых мог бы писать, — ибо, как теперь это было видно, первая половина его творческого пути окончилась не на ликующей ноте «Ста лет одиночества», а агонией «Осени патриарха». В литературном творчестве он не знал, в каком направлении двигаться. Поэтому Маркес сосредоточился на Кастро.

Весной того года он опять встречался в Лондоне с Лисандро Отеро. «Мы с Гарсиа Маркесом и Маттой^* ужинали в резиденции алжирского посла Брахими. К столу подошел слуга, сказал, что есть срочное сообщение для Габо. Он пошел к телефону. Звонила Кармен Балсельс. Она только что приехала из Барселоны и привезла первые экземпляры «Осени патриарха». Закончив ужинать, мы пошли к ней в гостиницу. Она дала Габо пять книг, которые буквально в тот день сошли с печатного станка. Он тут же взял ручку и подписал книги Фиделю и Раулю Кастро, Карлосу Рафаэлю Родригесу, Раулю Роа и мне. Я понял, что этим жестом он пытается совершенно недвусмысленно заявить о своей приверженности кубинской революции»²³.

Допустим, его попытка примирения с Кастро увенчалась успехом. Теперь ему предстояло выработать сложную, тонкую манеру своего публичного поведения. Он будет поддерживать одновременно социализм и либеральную демократию — через свой собственный тайный «народный фронт». В первых числах июня 1975 г. Гарсиа Маркес вылетел в Лиссабон по делам военного трибунала Рассела, связанным с вопросами прав человека и демократии. Но в апреле 1974 г. началась португальская революция (революция в Европе! значит, нет ничего невозможного!) подготовленная и осуществленная Движением вооруженных сил. Для Африки и Кубы, а также для самого Гарсиа Маркеса она будет иметь далеко идущие последствия. В числе прочих он познакомился с премьер-министром Вашку Гоншалвешом и поэтом Хосе Гомесом Феррейрой, а вскоре в Alternativa он опубликует три большие статьи о событиях в Португалии после революции²⁴. Поддержка Маркесом португальской революции, проводимых военными широкомасштабных реформ в Перу и откровенно военизированного кубинского режима свидетельствовала о том, что он, как ни странно, весьма благосклонно относился к вмешательству военных в государственные дела. В Лиссабоне Гарсиа Маркес сказал, что экспроприация газет в Перу ничем не отличается от экспроприации нефти и он ее также приветствует; сам он не верит в буржуазную свободу печати, которая «в конечном счете является свободой только для буржуазии»²⁵. Его заявления привели в ярость Марио Варгаса Льосу, который к тому времени уже вернулся в Перу.

В регион Карибского моря Гарсиа Маркес отправился через Мехико. По прибытии в мексиканскую столицу он попросил Господа, чтобы его не награждали Нобелевской премией, и хотя, как позже выяснится, Бог не внял его мольбе, журналисты Excelsior ловили каждое его слово и заронили в сознании тысяч людей мысль о возможности того, что Гарсиа Маркес в будущем станет обладателем столь престижной награды²⁶. Что касается его благосостояния, по сообщению Excelsior, публикация романов «Сто лет одиночества» и «Осень патриарха» сделали Гарсиа Маркеса очень богатым человеком²⁷. Совершенно очевидно, что теперь он мог позволить себе отдохнуть от писательского труда и заняться политикой, рискуя лишиться популярности.

По возвращении в Карибский регион Гарсиа Маркес принялся искать ответы на мучившие его вопросы. Правительство Кубы возглавляли революционно настроенные повстанцы, превратившие себя, да и, в сущности, всех кубинцев, в солдат. Альенде свергла реакционная военщина. Теперь в Португалии, где до последнего времени властвовала диктатура, просуществовавшая дольше других, тоже правили военные. Может, революционные солдаты — вставай, генерал Симон Боливар! — и есть ответ на все проблемы Латинской Америки? Чтобы выяснить это, Гарсиа Маркес поехал в Центральную Америку. Там он взял интервью у горячего сумасброда генерала Омара Торрихоса, который в его глазах как личность уступал лишь Фиделю Кастро. Популистский диктатор Панамы с 1968 г., Омар Торрихос принадлежал к числу тех политических деятелей, которые доказывали, что диктатура народа, существующая для народа, но не управляемая народом^**, порой необходима, если учесть, что современная Латинская Америка живет в условиях неоколониализма²⁸. Гарсиа Маркес и Торрихос подружатся, станут почти что родными братьями. (Прочитав «Осень патриарха», Торрихос скажет Гарсиа Маркесу: «Все верно, это мы и есть, именно такие».) Торрихос, по характеру полная противоположность Кастро (каждое популистское выступление кубинского лидера было, как цинично заметили бы некоторые, четко отрежиссированной постановкой), начал историческую кампанию по возвращению под юрисдикцию Панамы зоны Панамского канала. Гарсиа Маркесу он объяснил суть своих переговоров с США по поводу заключения нового договора о Панамском канале, указал, на каких условиях он готов подписать такой договор. Как заметил сам Гарсиа Маркес, для США было по меньшей мере неудобно, что в стране, где находится руководимая Соединенными Штатами «Школа Америк», «в которой солдат континента учат подавлять народные мятежи», появился мятежник из числа военных. Своему новому другу Торрихос признался в готовности пойти на «крайние меры», дабы вернуть канал и избавить свою страну от колониальной зависимости.

Гарсиа Маркес испытывал особый интерес к Панаме. Территория этой страны некогда входила в состав Колумбии, пока американский империализм не спровоцировал ее отделение. Его дед Николас Маркес в молодости путешествовал по этой стране и встретил там свою любовь — женщину, сыгравшую важную роль в его жизни. Торрихос запросто мог бы быть уроженцем Барранкильи — в сущности, во многих отношениях, даже внешне и по манерам, он был похож на умершего друга Гарсиа Маркеса Альваро Сепеду. Очень быстро между Маркесом и Торрихосом завязалась крепкая дружба, основанная на глубокой эмоциональной симпатии; со временем эта дружба переросла в своеобразный любовный роман. Можно сказать, Гарсиа Маркес не один симпатизировал Торрихосу: даже холодный как лед английский писатель Грэм Грин завязал теплые отношения с панамским лидером и в итоге написал удивительно откровенную книгу о своем «знакомстве с генералом».

Но в сравнении с Фиделем Кастро, который к тому времени уже считался выдающейся политической фигурой XX в., даже Торрихос казался незначительной личностью. Нетрудно догадаться, сколь пленительна была мысль о возможности близкого знакомства с Кастро для такого человека, как Гарсиа Маркес, который с раннего возраста был одержим темой власти. В «Осени патриарха» некоторые параллели прослеживаются безошибочно. В романе, появившемся за три месяца до того, как Гарсиа Маркес впервые за последние четырнадцать лет посетил Кубу, описывается диктатор, увлеченный сельскохозяйственной деятельностью, особенно разведением скота, хотя у него «гладкие холеные руки с президентской печаткой». Обе детали указывают на Фиделя. Некоторые аналогии, возможно, случайны, другие проведены умышленно: он «построил самый большой в карибских странах крытый стадион с прекрасной гандбольной площадкой, обязав нашу команду играть под девизом "Победа или смерть"»^***.

Патриарх вертел сутками, как хотел, по своему усмотрению менял даты и время и даже упразднял воскресенья, равно как сам Фидель в итоге отменит Рождество, а потом, по прошествии многих лет, возродит этот праздник. И так же, как Фидель, патриарх Гарсиа Маркеса в ранние годы своего мессианского правления появлялся неожиданно в разных уголках страны и лично инспектировал или открывал общественные предприятия, тем самым добиваясь непреходящей популярности, так что народ не винил его в своих несчастьях: «Каждый раз, узнавая о новом акте варварства, они вздыхали про себя: если б генерал знал». В итоге, после того как американцы узурпировали Карибское море — возможно, это ссылка на длившуюся почти пятьдесят лет блокаду Кубы, которой героически противостоял кубинский народ, — патриарх размышляет: «И мне пришлось одному взвалить на себя бремя решения и я подписал этот акт мать моя... лучше чем кто бы то ни было знавшая что лучше остаться без моря чем согласиться на высадку десанта»^****. Жестокая ирония заключается в том, что по прошествии более двадцати пяти лет после выхода в свет романа этот портрет в еще большей степени соответствует образу Кастро: у него тоже, принимая во внимание эмбарго, отняли «море», и он тоже стоял во главе режима, загнивающего на глазах у всего мира, в то время как сам он, казалось, сохранял невозмутимость. Только самые фанатичные из его врагов могут считать его «монстром».

Как бы то ни было, в 1975 г. в жизни Кастро начался один из самых успешных периодов. Его режим благополучно переживал «сталинистский» этап, отмеченный «делом Падильи», и вскоре он собирался развернуть свою историческую героическую кампанию в Африке. В 1975 г. четырнадцать стран Латинской Америки восстановили дипломатические отношения с Кубой. В их числе была и Колумбия, порвавшая все связи с революционным островом в 1961 г. при президенте Альберто Льерасе и восстановившая отношения 6 марта 1975 г., в день рождения Гарсиа Маркеса (ему исполнилось сорок восемь лет). Решение Лопеса Микельсена Гарсиа Маркес, должно быть, воспринял как предзнаменование, ибо сам он втайне уже решил восстановить отношения с кубинской революцией и прибыл в Боготу буквально за четыре дня до этого знаменательного события.

В июле наконец-то наступил подходящий момент для поездки на Кубу, куда он отправился с сыном Родриго. Сбылась его давняя мечта. Революционные власти предоставили им все необходимые условия для путешествия по острову: они ездили куда хотели и беседовали с кем хотели. Родриго сделал более двух тысяч снимков. «У меня была идея, — вспоминал Гарсиа Маркес, — написать о том, как кубинцы разорвали блокаду у себя дома. Меня интересовала не деятельность правительства или государства, а то, как люди справляются со своими собственными трудностями — готовят, стирают, шьют одежду. Словом, решают свои повседневные проблемы»²⁹. В сентябре он опубликовал три незабываемых репортажа под общим заголовком «Куба из конца в конец», в которых блестяще сочетались похвальные отзывы и умеренная критика. Тем самым Гарсиа Маркес стремился продемонстрировать кубинским властям, что он — революционный деятель высшего класса, причем абсолютно надежный³⁰.

За лето вся семья собралась в Мексике. Гарсиа Маркес и Мерседес подыскали дом в южной части Мехико, на Калье-Фуэго в районе Педрегаль-дель-Анхель, сразу же за Национальным университетом. Этот скромный дом и более тридцати лет спустя является их основным местом жительства. В семье возникли некоторые расхождения, которые нужно было преодолеть, и, возможно, поэтому Гарсиа Маркес взял с собой на Кубу Родриго, хотя сын, должно быть, ему там мешал. О возвращении в Мексику Родриго так скажет мне: «Дело в том, что мы всегда возвращаемся в Мексику, а не в Колумбию. Словно мои родители стали мексиканцами за тот период между 1961-м и 1965 г.»³¹.

Возвращение в Мексику позволит мальчикам вновь обрести свои корни, свою родину: ни тот ни другой не чувствовали себя ни колумбийцами, ни испанцами, и от Мексики их тоже безжалостно оторвали. Впоследствии Родриго решит жить самостоятельно, пробивая себе дорогу в жизни не под знаком имени Гарсиа Маркеса, и в конечном счете покинет страну. Гонсало, как младший сын, будет менее щепетилен на этот счет, но и он тоже попытается найти свой путь, не особо полагаясь на отцовскую славу, хотя в Мексике сделать это будет непросто. Мальчиков опять отправят в английские школы, чтобы они все-таки получили среднее образование.

Тем временем в Боготе в редакции Alternativa была взорвана бомба, вероятно, подложенная неким «комитетом бдительности». Это случилось в ноябре 1975 г., «как раз тогда, — рассказывал мне Энрике Сантос Кальдерон, — когда мы освещали проблемы коррупции в высших эшелонах армейского командования»³². Ничуть не напуганный — хотя в Мексике он находился в относительной безопасности, — Гарсиа Маркес сделал заявление, сказав, что взрыв бомбы — это явно дело рук колумбийской армии, причем указание поступило с самого верха. Совершенно очевидно, добавил он, что отказ Лопеса Микельсена закрыть журнал подтолкнул военных к активным действиям. Судя по всему, недавно проявленный им энтузиазм в отношении военных не распространялся на колумбийскую армию. Более того, в откровенно провокационной форме он обвинил в проведении этой репрессивной политики самого министра обороны генерала Камачо Лейву. Колумбийские военные этого ему не простят. И не забудут про свои подозрения о том, что основатели Alternativa симпатизировали партизанам M-19^***** и, возможно, находились с ними в тайном сговоре. Организацию M-19 представляли повстанцы из элиты среднего класса, похитившие меч Симона Боливара в 1974 г. (это была символическая акция).

А на международной арене происходили большие перемены, мир быстро менялся, причем в лучшую сторону. 21 октября у генерала Франко, подписавшего смертный приговор пяти политическим заключенным из басков, расстрелянным 27 сентября, несмотря на протесты мировой общественности, случился обширный инфаркт, и во главе государства встал инфант Хуан Карлос. 20 ноября Франко наконец-то умер — к огромной радости всех левых сил планеты. 22 сентября Хуана Карлоса провозгласили королем, а через три дня была объявлена всеобщая амнистия. Испания готовилась вступить на путь демократии, и это изменит ее окончательно и бесповоротно. 10 ноября Ангола объявила о независимости от Португалии, что явилось результатом жестокого вооруженного конфликта: марксистские силы под предводительством МПЛА^******, которым уже оказывали всяческое содействие русские консультанты, сплотились против пользовавшейся поддержкой США группировки УНИТА^******* Жонаса Савимби. 11 ноября Куба объявила о своем решении направить многотысячное войско в Анголу, которое будет оставаться там в течение тринадцати лет. У Гарсиа Маркеса появился реальный шанс показать, что способен сделать для революции большой журналист.

Но привлекающее внимание поведение Гарсиа Маркеса не на всех произвело должное впечатление. 12 февраля 1976 г. он, теперь уже постоянный житель Мехико, появился на премьере фильма «Выжившие в Андах». По прибытии он увидел в фойе Марио Варгаса Льосу, приехавшего в Мехико специально по случаю данного события (он написал сценарий к фильму). «Брат!» — воскликнул Габо, раскрывая объятия. Не говоря ни слова, Марио, искусный боксер-любитель, мощным ударом в лицо свалил его на пол. «Это тебе за то, что ты сказал Патрисии», — крикнул, согласно одному из источников, Варгас Льоса лежащему на полу в полубессознательном состоянии Гарсиа Маркесу, который при падении сильно ударился головой. По словам других очевидцев, Варгас Льоса произнес: «Это тебе за то, как ты поступил с Патрисией». В любом случае этот удар станет самым знаменитым в истории Латинской Америки, а то происшествие, которому есть много свидетелей, живо обсуждается по сей день. Существует множество версий не только того, что на самом деле произошло, но и того, что явилось причиной данного инцидента³³.

Говорят, что в середине 1970-х гг. у Варгаса Льосы возникли трудности в семейной жизни и что Гарсиа Маркес присвоил себе право утешать явно расстроенную и обиженную супругу Марио. Некоторые утверждают, будто он советовал ей подать на развод, другие — будто утешение с его стороны носило более прямой характер. Очевидно, Марио решил, что Гарсиа Маркес за заботами о его жене позабыл про их дружбу. Только Гарсиа Маркес и Патрисия Льоса знают, что было и чего не было³⁴. И только сама Патрисия Льоса знает, что она рассказала мужу, когда они воссоединились. Иными словами, только ей известно, как все происходило на самом деле³⁵. Что касается Мерседес, она никогда не простит Варгаса Льосу. И никогда не забудет то, что, на ее взгляд, является актом трусости и бесчестья, чем бы он ни был спровоцирован.

Политика, секс и личное соперничество, в каких бы пропорциях их ни смешивали, были, что ни говори, ингредиентами взрывного коктейля. Возможно, ощущение, будто его предали, у Варгаса Льосы возникло как раз потому, что этот маленький невзрачный колумбиец был для него как бельмо на глазу. Вероятно, такими своими достоинствами, как необычайный литературный успех и приятная представительная внешность, благодаря которой он завоевывал сердца женщин, Марио не мог перешибить популярность Маркеса, и потому ему пришлось прибегнуть к рукоприкладству. Да и то ему удалось свалить соперника лишь благодаря эффекту внезапности. Представьте, как действовал бы Гарсиа Маркес, будь он предупрежден: наверно, бегал бы вокруг Варгаса Льосы, как Чарли Чаплин, давая ему пинков под зад. Пусть Марио был отличным писателем и знаменитостью, газеты и публику интересовал Гарсиа Маркес. Сколь бы ни справедлив был Марио в своем неприятии Кастро и Кубы, революционеры простили Маркесу его участие в «деле Падильи» и он стал литературным кумиром латиноамериканских левых. Должно быть, сознавать все это Варгасу Льосе было весьма досадно³⁶. В общем, после той стычки на премьере фильма эти два писателя больше ни разу не встречались.

Март и апрель Гарсиа Маркес опять провел на Кубе. Своими статьями о военном перевороте в Чили он уже завоевал одобрение всего мира и, наверно, думал, что Кастро должен быть дураком, чтобы проигнорировать такой талант, как его. Он решил сделать кубинскому лидеру предложение, от которого тот не смог бы отказаться. Карлосу Рафаэлю Родригесу он сказал, что готов написать героический очерк о кубинской экспедиции в Африку, ибо впервые страна третьего мира вмешалась в конфликт с участием двух супердержав из «первого» и «второго» миров. Принимая во внимание кубинскую историю рабства и колониализма, нужно отметить, что африканские освободительные движения того времени представляли для Кубы особый интерес, и не кто иной, как сам Нельсон Мандела позже скажет, что Куба сыграла важную и, пожалуй, решающую роль в свержении режима апартеида в ЮАР.

Кубинский министр иностранных дел изложил идею Гарсиа Маркеса Фиделю Кастро, и колумбиец месяц проторчал в гаванском отеле «Насьональ», ожидая решения команданте³⁷. И вот как-то в три часа дня Кастро приехал к гостинице на джипе. Он пересел за руль, и Гарсиа Маркес (он был с Гонсало) занял пассажирское кресло. Они отправились за город. По дороге Кастро два часа говорил о еде. «Я спросил его, — вспоминает Гарсиа Маркес, — "как получилось, что вы так много знаете о еде?" — "Волей-неволей узнаешь, дружище, когда отвечаешь за то, чтобы прокормить целый народ!"». Кастро отличали удивительная приверженность фактам и феноменальная внимательность к деталям, что произвело неизгладимое впечатление на Гарсиа Маркеса, как, впрочем, и на многих других, кто общался с кубинским лидером до и после него. Хотя, возможно, он догадывался об этом и раньше, поскольку ему приходилось слушать восьмичасовые речи команданте, которые тот говорил не по бумажке. Однако Маркес никак не ожидал, что Кастро окажется столь обаятельным и обходительным человеком, способным не только оживить разговор тет-а-тет, но и зажечь аудиторию из двадцати — тридцати слушателей.

В конце поездки Фидель сказал: «Приглашай сюда Мерседес, а потом поговори с Раулем!» Мерседес прилетела на следующий день, но после им пришлось еще месяц ждать звонка от Рауля Кастро. Рауль возглавлял вооруженные силы страны, и он лично ввел Гарсиа Маркеса в курс дела. «В увешанной картами комнате, где находились все советники, он начал раскрывать военные и государственные секреты, что вызвало удивление даже у меня. Специалисты приносили закодированные сообщения, расшифровывали их и объясняли мне все — секретные карты, суть операций, инструкции, все — в мельчайших подробностях. Мы просидели с десяти утра до десяти вечера. Мне дали список ключевых фигур, которым приказали предоставлять мне информацию. Я забрал все материалы с собой в Мексику и там написал очерк, дающий полное представление об "Операции «Карлота»", как ее называли»³⁸.

Законченную статью Гарсиа Маркес отправил Фиделю, «дабы тот первым ее прочитал». Через три месяца, так и не получив отзыва, он вернулся на Кубу. После консультации с Карлосом Рафаэлем Родригесом он переработал написанное: «прояснил важные вопросы и добавил упущенные подробности». Его статья была напечатана во многих странах мира, братья Кастро остались довольны. Гарсиа Маркес завоевал признание революционной Кубы, или, как позже выразится Марио Варгас Льоса, стал «лакеем» Фиделя Кастро.

В общем, своей статьей Гарсиа Маркес угодил Фиделю, а позже получил журналистскую премию Международной организации прессы за освещение событий на Кубе и в Анголе. Возможно, жюри пребывало в неведении относительно того, что ему оказали помощь три высокопоставленных политика. А некоторое время спустя Гарсиа Маркес, опьяненный — что, в общем-то, понятно — дружбой с самым значительным политиком в истории Латинской Америки последнего периода, заявлял журналистам, что ему не хотелось бы говорить о Фиделе, дабы не прослыть подхалимом, но потом все равно рассыпался в похвалах. Его заявления приводили в ярость кубинских эмигрантов в Майами и других местах.

Гарсиа Маркес продолжал заниматься исследованиями и самообразованием в качестве информированного сторонника кубинской революции. Возможно, он уже бросил писать книгу о повседневной жизни кубинцев в условиях блокады, но продолжал ею прикрываться, чтобы выиграть время. Он с самого начала осознал, что вопрос о правах человека и политических заключенных будет ключевым аргументом в руках его врагов. Но теперь, когда американцы во главе с Никсоном и Киссинджером заняли жесткую позицию в отношению прогрессивных движений Латинской Америки и обучали военные режимы «методам безопасности», включая убийства политических и общественных деятелей, пытки и дезинформацию, теперь, когда он сам связал свою судьбу с Кубой Кастро, ему необходимо было документально обосновать свою позицию в отношении тюрем, даже если при этом ему пришлось бы убеждать себя, что ситуация вполне приемлема и терпима. (Он много узнал о тюремных режимах, работая в трибунале, основанном Расселом.) В то же время у самих США появился новый лидер — президент-пуританин Джимми Картер, выступавший в защиту прав человека, причем, казалось, он был совершенно искренен в своих заявлениях. Таким образом, Никсон внушил Гарсиа Маркесу, что правительства США никогда по-настоящему не изменятся, а Картер показал ему, что связи с общественностью, пропаганда и дипломатия ныне являются неотъемлемой частью идеологической борьбы на международной арене. Гарсиа Маркес был убежден, что внешней оппозиции даже выгодно, чтобы на Кубе были политические заключенные, ибо это дает им повод продолжать свои нападки. При этом он считал, пожалуй по наивности, что Куба должна сократить количество таких заключенных по возможности до нуля. Фактически только этой проблемой он и будет заниматься следующие несколько лет. В результате Alternativa и ее борьба с военными, а также выступления в защиту вмешательства Кубы в дела африканских государств отошли в его деятельности на второй план, а на первый выдвинулись международная дипломатия и со временем, по мере того как положение Кубы усложнялось, выступления в поддержку ее целостности и суверенитета.

В конце 1976 г. Гарсиа Маркес добился разрешения на интервью с контрреволюционерами, отбывавшими длительные сроки заключения в тюрьме Батанабо. Он выбрал — наугад — дело Рейноля Гонсалеса. Верный католик, Гонсалес был лидером оппозиции в составе христианского профсоюзного движения и, по сути, христианским демократом³⁹. Его арестовали в 1961 г., обвинив в заговоре с целью убийства из базуки Фиделя Кастро возле аэропорта Ранчо-Бойерос, в поджоге торгового центра «Эль Энканто» в Гаване и в убийстве некоего администратора по имени Фе дель Валье. Сам Гонсалес позже признает все эти обвинения справедливыми. После беседы Гарсиа Маркеса с Гонсалесом в Батанабо жена последнего, Тересита Альварес, связалась с писателем, находившимся в Мехико, и попросила помочь ей добиться освобождения мужа. Гарсиа Маркеса тронули ее мольбы, к тому же он увидел в этой ситуации возможность обоюдного выигрыша. Он решил поговорить с Кастро и встречался с ним четыре-пять раз, но так и не осмелился поднять этот вопрос.

В итоге однажды Кастро повез его и Мерседес на прогулку в своем джипе. По дороге назад, вспоминает Гарсиа Маркес, «мы немного спешили, а я расписал на открытке шесть пунктов, которые мне хотелось с ним обсудить. Фидель посмеялся над моей скрупулезностью и сказал: "Это — да, это — нет, это сделаем, это — тоже". Ответив по поводу шестого пункта — мы как раз въезжали через туннель в Гавану, — он спросил меня: "А седьмой какой?" Седьмого пункта на открытке у меня не было, но не знаю, то ли дьявол шепнул мне на ухо, только я подумал: "Пожалуй, подходящий момент" — и сказал: "Седьмой пункт есть, но мне как-то неловко о нем говорить!" — "Выкладывай". И я, будто прыгнув с парашютом, выпалил: "Знаешь, одна наша знакомая семья была бы очень рада, если б вы освободили Рейноля Гонсалеса и я забрал бы его с собой в Мексику, чтобы он там встретил Рождество со своей женой и детьми". Я не оборачивался, но Фидель, не глядя на меня, посмотрел на Мерседес и сказал: "А у Мерседес почему такой вид?" И я, не поворачиваясь, не видя выражения лица Мерседес, ответил: "Потому что она, вероятно, думает, что, если я увезу Гонсалеса, а он подложит свинью революции, ты решишь, что это моя вина". И тогда Фидель сказал — не мне, а Мерседес: "Послушай, Мерседес, мы с Габриэлем поступим так, как, на наш взгляд, правильно, и если после этого тот парень окажется гнидой, это уже будет другая проблема!"». Когда они вернулись в отель, неизменно благоразумная Мерседес отчитала мужа за нахальство, но Гарсиа Маркес ликовал. Однако месяцы шли, а Кастро говорил, что ему никак не удается убедить своих коллег из Государственного совета. Слишком сложное это дело, и Гарсиа Маркесу с Гонсалесом придется проявить терпение⁴⁰.

В августе 1977 г. Гарсиа Маркес завязал важное знакомство с европейским социалистом, который в последующие годы станет его другом. Это был Фелипе Гонсалес, лидер Испанской социалистической рабочей партии (ИСРП). На первых за сорок один год демократических выборах в Испании, состоявшихся 15 июня, Гонсалес был избран в конгресс депутатом от Мадрида, а Адольфо Суарес, представлявший правоцентристский Союз демократического центра (СДЦ), стал премьер-министром. Для участия в этих выборах вернулась в страну, впервые после гражданской войны, легендарный деятель коммунистического движения Пасионария^********. В конце августа Гонсалес, по образованию адвокат, находился в Боготе, где дал интервью сотрудникам журнала Alternativa Антонио Кабальеро (редактору), Энрике Сантосу Кальдерону (руководителю) и Гарсиа Маркесу (консультанту). Статья вышла под заголовком «Фелипе Гонсалес: серьезный социалист»⁴¹. В Латинской Америке ИСРП проводила политику оказания поддержки всем основанным на принципах народовластия режимам в более или менее демократических странах и освободительным движениям в недемократических странах: «Наша цель — ликвидация режимов, которые сдерживают демократические процессы». Правда, в статье умалчивалось о взглядах Гонсалеса относительно Кубы, что через несколько лет в итоге вызовет разногласия между ним и Гарсиа Маркесом⁴².

Не исключено, что это интервью заставило Гарсиа Маркеса о многом задуматься. Вскоре он довольно тесно сошелся с целым рядом членов умеренно-демократического Социалистического интернационала, несмотря на свое скептическое отношение к их убеждениям и деятельности. В их числе были его добрый друг президент Венесуэлы Карлос Андрес Перес, родители которого имели колумбийские корни, француз Франсуа Миттеран и сам Фелипе Гонсалес. В свое время и Миттеран, и Гонсалес пристально наблюдали за деятельностью Альенде, в конечном счете приведшей его к гибели, хотя, конечно, Европа — это не Латинская Америка. В декабре Гарсиа Маркес имел серьезный разговор в Париже с Режи Дебре — еще одним политическим деятелем, который одно время подумывал о том, чтобы встать на демократический путь (в результате он и пойдет этой дорогой — в составе правительства Франсуа Миттерана). К этому времени Дебре уже сам был членом Французской социалистической партии, и Гарсиа Маркес все пытал его, является ли тот по-прежнему «настоящим социалистом» и что он думает о революционном прогрессе в Латинской Америке⁴³. Скорее всего, с того момента Гарсиа Маркес стал отдаляться от Alternativa и искать для себя новую роль. И это будет двойственная роль: одна — в Латинской Америке, другая — в Европе. В очередной раз Гарсиа Маркес оставлял себе место для маневра.

В первых числах июня он опубликовал еще одну статью о своем друге Омаре Торрихосе под заголовком «Генералу Торрихосу кто-то пишет?», бесстыдно обыграв название одного из своих произведений⁴⁴. Конечно, этот вопрос можно было отнести и к самому Маркесу — и в то время, и позднее. Писал ли он о людях, стоящих у власти, для них или в своих работах обращался к ним? Как и на Кубе, Маркес начал статью с рассмотрения вопроса о правах человека в Панаме, позиционируя себя как объективного посредника между действительностью и читателем (в конечном счете подобным образом он будет пытаться посредничать между Кастро и Торрихосом с одной стороны и Гонсалесом и Миттераном — с другой). Маркес проанализировал ситуацию с якобы существующими политическими заключенными в Панаме — Торрихоса обвиняли в том, что он принимал участие в пытках, — и предложил свои услуги в качестве посредника между режимом Торрихоса и панамскими эмигрантами в Мексике. Потом в августе была напечатана еще одна статья Гарсиа Маркеса о панамском caudillo^*********, о его переговорах с США и об угрозах его жизни⁴⁵. Характеризуя Торрихоса, Гарсиа Маркес сказал, что он — «гибрид мула и тигра», опасный противник и блестящий переговорщик, что он пользуется популярностью среди простых людей и ничто человеческое ему не чуждо⁴⁶.

7 сентября 1977 г. в столице Панамы наконец-то был подписан новый договор о Панамском канале. В состав панамской делегации были дополнительно включены два члена — Грэм Грин и Габриэль Гарсиа Маркес. Оба приехали в Панаму по панамским паспортам (такая практика в чести у многих международных преступников), оба с большим энтузиазмом отнеслись к своей миссии и радовались, как школьники-переростки⁴⁷. Особенно им понравилось, что они находились в непосредственной близости от негодяя Пиночета. В октябре панамцы на всенародном голосовании одобрили новый договор. США продолжали вносить в него поправки и наконец 18 апреля 1978 г. ратифицировали переработанную версию этого акта.

В 1977 г. семья Гарсиа Барча начала готовиться к разлуке: мальчики выросли и собирались каждый идти своей дорогой. Конечно, в каком-то смысле Габо и Мерседес покинули сыновей еще до того, как те уехали от них, — в 1974—1975 гг. Но в то время у них все еще был семейный очаг — пусть и временный — в Барселоне, к которому каждый из них, естественно, возвращался. Теперь же мальчики готовились навсегда покинуть отчий дом. Родриго, в частности, намеревался поступить в кулинарное училище в Париже; Гонсало подумывал о том, чтобы последовать за братом во французскую столицу и учиться там музыке.

А Гарсиа Маркес все это время ждал ответа на свою просьбу об освобождении Рейноля Гонсалеса. Наконец в декабре 1977 г. дело сдвинулось с мертвой точки⁴⁸. На приеме в Гаване в честь премьер-министра Ямайки Майкла Мэнли Фидель Кастро подошел к Гарсиа Маркесу и сказал: «Что ж, можешь забирать Рейноля». Спустя три дня Гарсиа Маркес и ошеломленный Рейноль Гонсалес прибыли в Мадрид, куда почти сразу же приехала и жена Гонсалеса, Тересита. В первых числах января 1978 г. Мерседес и Родриго встречали Гонсалеса и его семью в Барселоне, где бывший заключенный подробно поведал им о своих мучениях в кубинских тюрьмах. Вскоре после этого, 15 января, семья Гонсалес вылетит в Майами. Позже Гонсалес по плану Гарсиа Маркеса и с согласия Кастро сыграет ключевую роль в переговорах, когда лидеры революции начнут диалог с сообществом кубинских эмигрантов за границей, после того как Кастро решит, что пришла пора ослабить напряженность между властями и семьями трех тысяч заключенных контрреволюционеров.

На протяжении многих лет Гарсиа Маркес будет содействовать тому, чтобы убедить кубинское руководство сделать решающий шаг и выпустить на свободу большинство политзаключенных. Маркес доказал братьям Кастро, что он не просто полон благих намерений, но еще и искренне поддерживает революцию, что он в большей степени социалист, чем либерал и, более того, как они сами интуитивно догадаются, лишняя пара надежных рук. Кастро и Маркес были польщены вниманием друг друга, и постепенно их отношения из политически-деловых перерастут в дружбу. (Гарсиа Маркес всегда будет утверждать в прессе, что они с Кастро беседуют главным образом о литературе.) Кастро был убежденный трудоголик; личной жизни, которую он никогда не выставлял напоказ, у него почти не было, и он крайне редко участвовал в светских мероприятиях. Многие годы считалось, что у него была длительная любовная связь только с одной женщиной — с его соратницей Селией Сан-чес — и что после ее смерти (она умерла в 1980 г.) он, бывало, проводил время с другими женщинами, которые иногда рожали ему внебрачных детей. Однако недавно выяснилось, что в конце 1960-х гг. он завязал длительные отношения, фактически вступил в брак, с Далией Сото дель Валье, которая родила ему пятерых сыновей; эти отношения продолжаются по сей день. Но Далия никогда не играла никакой официальной роли, никогда не появлялась с ним на светских мероприятиях, и посему в глазах всего мира Кастро предстает как одинокий человек.

Также считается, что у Кастро никогда не было много друзей из числа мужчин: после смерти Че Гевары остались только вечно преданный ему брат Рауль и такие люди, как Антонио Хименес, Мануэль Пиньейро и Армандо Харт. Посему дружба с Гарсиа Маркесом представлялась крайне необычным и неожиданным явлением. Хотя, если подумать, стоит ли тому удивляться? Гарсиа Маркес — самый знаменитый писатель испаноязычного мира после Сервантеса, который, по счастью, оказался социалистом и сторонником Кубы. Более того, он почти одного возраста с Фиделем, они оба уроженцы Карибского региона и оба стали противниками империализма отчасти потому, что столкнулись с деятельностью американского монополиста по производству бананов — компании «Юнайтед Фрут». Интересно, что они оба находились в Боготе в апреле 1948 г. во время Bogotazo, и некоторые любители теорий заговора даже полагают, что с того времени они и начали вести подрывную деятельность в Латинской Америке. Даром что великий писатель, Гарсиа Маркес никогда не был эстетом или интеллектуальным снобом, и его образ жизни позволял ему служить связующей нитью между внешним миром и Кастро, который был фактически заперт на своем солнечном острове. Кастро сам сказал мне, что, поскольку они оба были носителями традиций Карибского региона и трудились на благо Латинской Америки, это уже само по себе являлось прочным основанием для дружбы. «К тому же, — добавил он, — мы оба уроженцы села и приморья... Оба верим в социальную справедливость, в человеческое достоинство. Гарсиа Маркесу свойственны такие качества, как любовь к людям, солидарность с ними, а это характерные черты каждого революционера. Нельзя быть революционером, если ты не восхищаешься людьми и не веришь в них»⁴⁹.

У Кубы, вдохновленной своими подвигами в Африке, в общем и целом дела теперь шли хорошо. Но наступала новая эра. 6 августа скончался папа Павел VI; новый папа Иоанн Павел I умер через месяц после интронизации, и на пост понтифика был избран Кароль Войтыла, принявший имя Иоанна Павла II. Негласно поддержав политику Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер, избранных на свои посты в течение полутора лет после его восхождения на Святой престол, следующие двадцать пять лет он будет способствовать созданию политической ситуации, неблагоприятной для Кубы (не говоря уже об ускорении процесса распада Советского Союза). Что еще хуже с точки зрения кубинского режима — буквально через два дня после кончины папы Павла VI в августе 1978 г. шах Ирана ввел в стране военное положение, что ускорило его свержение и, в свою очередь, привело к падению президента Джимми Картера и избранию реакционера Рональда Рейгана.

В Колумбии на выборах 1978 г. левые, как всегда, проявили себя не с самой лучшей стороны, и на пост президента был избран кандидат от Либеральной партии Хулио Сесар Турбай Айала, вступивший в должность 7 августа. С самого начала Alternativa была настроена враждебно к Турбаю, представлявшему правое крыло Либеральной партии. На своих страницах она помещала на него карикатуры с сатирическими подписями, изображая его чрезмерно толстым, с его неизменным галстуком-бабочкой и пустыми глазами за стеклами очков⁵⁰. Надеясь развенчать его кандидатуру и подтолкнуть либералов к поиску претендента более умеренного толка, журнал постоянно ставил под вопрос его мотивы и достоинства. Следующие четыре года Гарсиа Маркес и Alternativa порознь и вместе будут с необычайной агрессивностью критиковать его деятельность на посту президента, но скоро обнаружат, что Турбай или по крайней мере силы, которые он представляет, способны дать отпор в еще более агрессивной форме и совершенно неожиданными способами.

Тем временем в Центральной Америке продолжал свое судорожное движение революционный процесс. Джимми Картер, как Понтий Пилат, никак не мог решить, выступить ли ему судьей в споре или встать на сторону одной из команд. В Никарагуа на протяжении всего года сандинисты (СФНО^**********) усиливали давление на режим Сомосы. Лидеры сандинистов довольно часто собирались в доме Гарсиа Маркеса в Мехико, а сам он иногда встречался на Кубе с Томасом Борхе, сооснователем сандинистского движения. Гарсиа Маркес помог достичь соглашения по объединению трех противостоявших друг другу группировок в единый Сандинистский фронт и позже даже будет утверждать, что именно он дал молодым революционером прозвище los muchachos (дети)⁵¹. 22 августа 1978 г. отряд сандинистских боевиков под предводительством Эдена Пасторы захватил Национальный дворец в Манагуа; сандинисты похитили двадцать пять членов конгресса, продержали их два дня, а потом четверых самолетом перевезли в Панаму вместе с шестьюдесятью политическими заключенными, освобожденными в обмен на освобождение остальных заложников. Этот план Эден Пастора, команданте Зеро, придумал еще восемь лет назад⁵². Гарсиа Маркес немедленно позвонил Торрихосу и сказал, что хотел бы написать об этом необычайном успехе революции. Торрихос пообещал задержать повстанцев до прибытия Гарсиа Маркеса. Колумбиец тотчас же отправился в Панаму и три дня провел в казармах, беседуя с изнуренными лидерами операции — Эденом Пасторой, Дорой Марией Тельес и Уго Торресом. Свой репортаж он опубликует в первых числах сентября⁵³. К концу того месяца США стали настаивать, чтобы Сомоса подал в отставку. Позже Гарсиа Маркес скажет, что именно такие репортажи он имел в виду, когда отказался от литературного творчества ради политической журналистики. «Эден Пастора и Уго Торрес заснули, измотанные усталостью. Я продолжал работать с Дорой Марией (она — удивительная женщина) до восьми утра. Потом я вернулся в гостиницу и сел писать репортаж. Проснувшись, они внесли поправки в статью, особенно делая упор на правильном употреблении названий оружия, более полном описании структуры отрядов и т. д. Следующую ночь я не мог заснуть, был так же взволнован, как в двадцать лет, когда выполнял свое первое задание в качестве репортера»⁵⁴. Позже в том же году Гарсиа Маркес скажет Alternativa, что он участвовал в многочисленных дискуссиях на высоком уровне по поводу никарагуанского кризиса.

В сентябре Родриго, пока его отец самозабвенно занимался политической деятельностью, разочаровавшись в кулинарном училище, уехал в Гарвард, где он будет изучать историю. Казалось бы, странный выбор для члена этой революционной семьи, и, может быть, именно это несоответствие побудило Гарсиа Маркеса в октябре заявить El Tiempo, что «семья для меня важнее моих книг».

Как только Турбай пришел к власти, ситуация в Колумбии снова начала меняться к худшему. Через месяц после инаугурации, прошедшей в августе, он доказал свою приверженность реакции, внеся на рассмотрение закон о безопасности, который резко раскритикует организация «Международная амнистия»^***********. В те месяцы Гарсиа Маркес вместе с рядом своих друзей, придерживавшихся левых убеждений, занимался созданием движения за права человека под названием «Хабеас». Джимми Картер, несомненно, проводил добросовестную политику в области прав человека, но его деятельность была эффективным средством отвлечения внимания от многих организаций, которые боролись с латиноамериканскими диктатурами правого толка — в Чили, Аргентине, Уругвае, Бразилии, Гватемале и Никарагуа. Картер, конечно, доказывал, что правительства Кубы и Панамы — это тоже диктатуры и что такой же режим хотят установить и сандинисты. Гарсиа Маркес был знаменосцем новой организации, штаб-квартира которой располагалась в Мехико, где она находилась в относительной безопасности. Учредительное собрание «Хабеаса» состоялось в большой столичной гостинице 20 декабря 1978 г.⁵⁵ (Неясно, были ли даны обещания мексиканским властям, что саму Мексику организация не будет критиковать за диктатуру.) На том собрании Гарсиа Маркес заявил, что на Кубе больше нет политзаключенных. Он не упомянул о своей роли в этом.

Организация «Хабеас» была создана как институт по правам человека в Латинской Америке, специально призванный защищать политических заключенных — дело, которое изначально осенью 1974 г. свело вместе Энрике Сантоса Кальдерона и Гарсиа Маркеса⁵⁶. Маркес сыграл определяющую роль в создании новой организации и обязался выделить 100 000 долларов из своих гонораров на финансирование ее деятельности в ближайшие два года. Его друг Данило Бартулин, бывший личный врач Сальвадора Альенде, находившийся с ним в его последние часы во дворце Ла-Монеда, стал исполнительным секретарем «Хабеаса». Организация будет иметь своих представителей в каждой стране Латинской Америки. Среди них будут никарагуанский священник-революционер Эрнесто Карденаль и многие другие столь же достойные и прогрессивные люди. Большинство из них были борцами против американского империализма, и маловероятно, чтобы кто-то из них стал обвинять Кубу в нарушении прав человека, — ввиду ужасных событий в Чили, Аргентине и Уругвае другие деятели тоже считали это нецелесообразным. Гарсиа Маркес саркастически заявил, что Alternativa намерена «помочь президенту Джимми Картеру в осуществлении его политики в области прав человека». Он предложил американскому лидеру начать с Пуэрто-Рико, где революционно настроенные патриоты (такие, как Лолита Леброн) томились в тюрьмах вот уже двадцать пять лет за преступления менее серьезные, чем те, которые сейчас оставляет без наказания кубинское правительство⁵⁷.

В январе 1979 г. Гарсиа Маркес был удостоен аудиенции у нового папы римского Иоанна Павла II и в ходе встречи с понтификом попросил его оказать поддержку организации «Хабеас». Иоанн Павел II принимал его в библиотеке Ватикана, прием длился 15 минут⁵⁸. В свое время Гарсиа Маркес не упомянул, что эта короткая беседа его крайне разочаровала; позже он отметит, что понтифик «зациклен» на Восточной Европе и никакие события в мире — даже «исчезновения людей» в Латинской Америке — не способен рассматривать вне связи с ней. Потом 29 февраля, в понедельник, он был приглашен на прием к королю и королеве Испании. Его сопровождал Хесус Агирре — герцог Альба и гендиректор департамента музыки министерства культуры. Прием состоялся во дворце Сарсуэла; беседа о правах человека в Латинской Америке длилась более часа. Гарсиа Маркес становился фигурой мирового масштаба, с которой считали своим долгом встретиться не только такие влиятельные деятели левых сил, как Режи Дебре и Филип Эйджи^************, но и представители международного истеблишмента. Когда его спросили, как он находит монархов в сравнении с политиками, с которыми он привык общаться, Гарсиа Маркес ответил: «Говоря по чести, они очень непринужденны в общении, с ними можно беседовать обо всем. Что касается протокола, король был ко мне весьма снисходителен... Они прекрасно осведомлены о Латинской Америке, мы вспомнили общих знакомых, природные уголки. На протяжении всего разговора они отзывались с искренней симпатией о нашем континенте». Испанская общественно-политическая газета El País расценила как позитивный знак то, что молодой конституционный монарх дал аудиенцию столь авторитетной личности международного масштаба, писателю, который в своем последнем романе раскритиковал абсолютистскую власть⁵⁹.

19 июля 1979 г. сандинисты захватили власть в Никарагуа. Этого известия с нетерпением ждали весь год, особенно после того, как США разорвали отношения с режимом Сомосы 8 февраля. 6 июня Сомоса ввел в стране чрезвычайное положение, а 19 июля, наконец-то реально оценив действительность, покинул Никарагуа. Для латиноамериканских левых это была первая воистину добрая весть за долгое время. В тот год вообще казалось, что ситуация в Латинской Америке начала выправляться к лучшему: основанное Морисом Бишопом прокубинское движение «Совместные усилия в области социального обеспечения, образования и освобождения» 13 марта сместило премьер-министра Гренады, и 27 октября остров получил независимость от Великобритании; 1 октября должен был вступить в силу новый договор о Панамском канале; Центральная Америка продолжала уверенно идти революционным путем: в Сальвадоре 15 октября в результате военного переворота был свергнут президент Карлос Ромеро. За четыре недели до прихода к власти сандинистов Гарсиа Маркес по телефону из Мехико связался с Коста-Рикой и взял интервью у своего друга писателя Серхио Рамиреса, которого провозгласили одним из пяти лидеров нового временного правительства Никарагуа в изгнании⁶⁰. Коллеги по перу обсудили состав и функции нового правительства, военное положение, политику Колумбии, направленную на сохранение отношений с Сомосой, и возможную реакцию США. Когда Гарсиа Маркес спросил, зачем писателю вмешиваться в политику, Рамирес ответил: «Видишь ли, во время отечественной, освободительной войны, войны с оккупационными силами — такими, как режим Сомосы, — все бросают свою работу, в том числе и поэты, и берутся за оружие; я считаю себя солдатом на поле боя»⁶¹.

Гарсиа Маркес всегда будет проявлять интерес к никарагуанской революции и всячески ее поддерживать, но никогда не будет выказывать того энтузиазма, который он демонстрировал в отношении Кубы. Во-первых, он никогда не знал Никарагуа так хорошо, как Кубу, и в то время ни с кем из ее лидеров у него не было столь близких отношений, какие у него сложились с Фиделем. Во-вторых, к никарагуанской революции, как и к чилийскому эксперименту, он относился с некоторой долей скептицизма, считая, что, если страна не предпринимает столь же жестоких военных и политических мер, к каким прибегли кубинцы, не стоит надеяться на примирение США с существованием какого-либо левого режима. Более того, реакция Кубы лишь укрепила его сомнения. Кубинцы помогали Никарагуа, но только в плане поддержки идеи продолжения революционного процесса в Латинской Америке. Да и самим кубинцам теперь приходилось больше учитывать позицию США: те были вынуждены считаться с запретом СССР на вторжение на Кубу, но это не означало, что они потерпят «вторую Кубу».

Летом семья Гарсиа Барча путешествовала по миру, побывав в Японии, во Вьетнаме, в Гонконге, Индии и Москве. После Родриго отправился в Гарвард, а Габо, Мерседес и Гонсало поехали в Париж, где Гонсало приступит к занятиям музыкой, в частности, будет осваивать тонкости игры на флейте, а его отец целый месяц посвятит делам ЮНЕСКО. Его пригласили принять участие в работе комиссии Макбрайда^{*************}, исследовавшей проблему монополизации информационной сферы развитыми странами через сеть международных информационных агентств. У Маркеса взяли интервью его друг Рамон Чао и Игнасио Рамонет для статьи, которой они дали провокационное название, ориентируясь на его работу в комиссии ЮНЕСКО, — «Информационная война началась»⁶². Оба журналиста сказали, что Гарсиа Маркес находится в Париже «почти что инкогнито, почти нелегально».

Гарсиа Маркес объяснил, что комиссию создал генеральный директор ЮНЕСКО Амаду-Махтар М'Боу после дебатов, состоявшихся в 1976 г. С самого начала ее работа во многом зиждилась на компромиссах, поскольку русские, естественно, ратовали за прогосударственную прессу, а американцы — за частную. Официальными языками были английский, французский и русский, и отчет о работе комиссии будет представлен на генеральной конференции ЮНЕСКО, которая состоится в Белграде в конце октября 1980 г.⁶³ Гарсиа Маркес позже скажет, что ему никогда еще не было так скучно и что он, «одинокий охотник за словами», никогда еще не чувствовал себя таким бесполезным, но при этом он очень много узнал, и прежде всего то, что информация поступает от сильных к слабым и является главным орудием господства богатых над бедными⁶⁴. Деятельность Макбрайда вызовет недовольство у США и Великобритании, и в итоге в середине 1980-х гг. обе страны выйдут из состава ЮНЕСКО.

Любопытно, что именно теперь — по времени это совпадет с вторжением советских войск в Афганистан — Гарсиа Маркес начал менять свой общественный имидж и свои взгляды. Одним из первых примеров может служить его публичное заявление на одной из встреч в Мехико, состоявшейся 25 января 1980 г., когда он сказал, что Латинская Америка — беспомощная жертва, сторонний наблюдатель в конфликте между США и СССР⁶⁵. Возможно, несмотря на все то, что он наговорил Чао и Рамонету, Гарсиа Маркес не был так уж уверен, как он утверждал, в будущем планеты в целом и Латинской Америки в частности — и тем более в социалистическом будущем всего мира. Размышляя публично об избрании президентом Рональда Рейгана, он скажет, что, поскольку Рейган вовсе не такой крутой, каким он представляется, свою репутацию гангстера он будет отстаивать в Латинской Америке, «на этом громадном заброшенном заднем дворе, ради которого никто, кроме нас, не готов пожертвовать своим счастьем»⁶⁶. В дальнейшем его пророчество сбудет ся.

В любом случае Гарсиа Маркес уже жаждал вернуться в литературу. Журналисты, бравшие у него интервью, намекали, что он жалеет о своем опрометчивом обещании по поводу Пиночета, данном почти шести лет назад. 12 ноября Excelsior сообщила, что он пишет в Париже серию рассказов о Латинской Америке, которые намерен опубликовать через 24 часа после падения режима Пиночета. Это стало разочарованием для тех, кто на основе его слов сделал вывод, что Гарсиа Маркес не только не будет публиковаться, но и вообще прекратит всякую литературную деятельность до тех пор, пока не умрет чилийский диктатор. А он, как выясняется, пишет в свое удовольствие произведения, за которыми, как только кончится его «литературная забастовка», выстроятся в очередь издатели, будто самолеты, кружащие над большим городом в ожидании разрешения на посадку.

Гарсиа Маркес все еще утаивал и более серьезный факт: что он приступил к работе над новым романом. Чуть раньше в том же году он продолжал утверждать, что у него «иссякли темы», что у него «нет идеи нового романа»⁶⁷. В действительности его следующий роман, явно аполитичный, ознаменует значительный сдвиг в его творчестве. Ни сам Гарсиа Маркес, ни его читатели не сознавали, что на самом деле он ищет любовь. Повсюду в мире активно возрождался интерес к личным аспектам жизни человека, и Гарсиа Маркес, хоть на первый взгляд это и казалось не так, был частью данного процесса.

Alternativa была замечательным предприятием, но в последнее время журнал все чаще сталкивался с финансовыми трудностями: с приходом к власти Турбая он стал терять рекламодателей, которые под давлением правительства отказывались сотрудничать с журналом. К концу 1979 г. эти проблемы достигли критической точки. Учредители Alternativa продолжали субсидировать издание из личных средств, но 27 марта 1980 г. журнал все-таки закрылся. Сантос Кальдерон и Сампер пошли на поклон в El Tiempo, а те, кто не имел связей в среде боготского истеблишмента, стали искать иные средства к существованию. Что касается Гарсиа Маркеса, он стал пересматривать свои политические и литературные возможности и планировать переход к новому этапу в своей творческой карьере.

*****. M-19 (Движение 19 апреля, 1970—1990) — колумбийское партизанское движение с левопопулистской идеологией. Название происходит от даты проведения подложных выборов 19 апреля 1970 г.

******. МПЛА (от порт. Movimento Popular de Libertação de Angola, Partido do Trabalho) — Народное движение за освобождение Анголы, Партия труда; политическая партия Анголы, правящая страной со времени обретения ею независимости в 1975 г.

*******. УНИТА (от порт. Uniäo Nacional para a Independéncia Total de Angola) — Национальный союз за полную независимость Анголы; повстанческая группировка в Анголе в годы гражданской войны 1975—2002 гг., основанная Жонасом Савимби.

********. Пасионария — букв, «пламенная»; ее настоящее имя — Долорес Ибаррури Гомес (1895—1989).

*********. Caudillo — вождь, предводитель (исп.).

**********. СФНО — Сандинистский фронт национального освобождения; радикальная левая политическая партия Никарагуа. Название «сандинисты» происходит от имени никарагуанского революционера 1920—1930-х гг. Аугусто Сесара Сандино.

***********. «Международная амнистия» — одна из наиболее активных неправительственных международных организаций, действующая в области неофициальной защиты прав человека. Создана в 1961 г. в Лондоне, где и находится ее штаб-квартира. По уставу данной организации ее цель состоит в том, чтобы «обеспечить во всем мире соблюдение положений Всеобщей декларации прав человека».

************. Эйджи, Филип (1935—2008) — американский разведчик, агент ЦРУ в 1957—1968 гг. в Эквадоре, Уругвае и Мексике, уволившийся из управления по идеологическим причинам и начавший разоблачать практику ЦРУ в странах Латинской Америки.

*************. Макбрайд, Шон (1904—1988) — ирландский политик и дипломат, правозащитник.

Примечания

1. См. Plinio Mendosa, «Fina» в книге Gentes, lugares (Bogotá, Planeta, 1986), где он рассказывает о своей удивительной поездке в Чили (через Арику) с Финной Торрес (она тогда была фотокорреспондентом), куда они прибыли сразу же после военного переворота. Мендоса — единственный из иностранных журналистов попал в дом Неруды и увидел его тело через четыре часа после смерти; снимки, сделанные Финной Торрес, обошли всю Латинскую Америку.

2. Цит. по: Excelsior, 8 octubre 1973.

3. Ernesto González Bermejo, «La imaginación en Macondo», Crisis (Buenos Aires), 1975, в книге Rentería, red., op. cit. В этом интервью 1970 г. ГГМ говорит: «Я хочу, чтобы Куба построила социализм с учетом собственных реалий, социализм, который был бы похож на саму Кубу, — человечный, творческий, радостный, не обремененный бюрократической коррозией».

4. Juan Gossaín, «Ni yo mismo sé quién soy: Gabo», El Espectador, 17 enero 1971.

5. Guibert, Seven Voices, p. 333. Однако на р. 329 ГГМ говорит, что он сильно разочаровался в СССР, что построенная там система — это «не социализм».

6. Luis Suárez, «El periodismo me dio conciencia política», La Calle (Madrid), 1978, в книге Rentería, red., p. 195—200.

7. В письме к Плинио Мендосе (апрель 1962) ГГМ развивает теорию о том, что исход выборов в Колумбии зависит от читателей El Tiempo.

8. Данная глава написана по материалам интервью с каждым из этих трех журналистов: Антонио Кабальеро (Мадрид, 1991; Богота, 1993), Даниэлем Сампером (Мадрид, 1991) и Энрике Сантосом Кальдероном (Богота, 1991 и 2007), а также на материалах интервью с Хосе Висенте Катараином (Богота, 1993), Альфонсо Ло-песом Микельсеном (Богота, 1991), Белисарио Бетанкуром (Богота, 1991), Эрнандо Корралем (Богота, 1998), Хулио Андресом Камачо (Картахена, 1997), Фернандо Гомесом Агудело (Богота, 1993), Фелипе Лопесом Кабальеро (Богота, 1993), Лаурой Рестрепо (Богота, 1991), Хайме Осорио (Богота, 1993), Луисом Вильяром Бордой (Богота, 1998), Хесусом Мартином Барберо (Питсбург, 2000), Марией Луисой Мендоса (Мехико, 1994), Еленой Понятовской (Мехико, 1994) и многими другими.

9. См. Margarita Vidal, «GGM», Cromos, 1981, в книге Viaje a la memoria (entrevista) (Bogotá, Espasa Calpe, 1997), p. 128—139.

10. Enrique Santos Calderón, «Seis años de compromise: breve historia de esta revista y de las realidades que determinan su cierre», Alternativa, 257, 27 marzo 1980.

11. GGM, «El golpe en Chile (II). Pilotos gringos bombardearon La Moneda», № 1 (15—28 febrero 1974); № 2 (1—15 marzo 1974).

12. Из издания на английском языке «Why Allende Had to Die», New Statesman, London, 15 March 1974, p. 358.

13. И роман, и сборник будут опубликованы в 1975 г.

14. См. Rafael Humberto Moreno Durán, Como el halcón peregrine (Bogotá, Santillana, 1995), p. 117. Морено Дуран говорит, что ГГМ припоздал на вечеринку, так как «был на похоронах Мигеля Анхеля Астуриаса в Мадриде». Я спросил об этом у ГГМ в 2002 г., но он все отрицал. По времени эти два события совпадали, но я не успел уточнить у самого Морено Дурана, почему он так сказал, поскольку тот умер в 2005 г. Также см. Julia Urqidi Illanes, Lo que Varguitas no dijo (La Paz, Khana Cruz, 1983).

15. См. Donoso, Historia personal del «Boom», p. 148—149.

16. «Это было так странно, ведь мы всегда всюду ездили вместе». Родриго Гарсиа Барча, интервью (Нью-Йорк, 1996).

17. Núñez Jiménes, «GM у la perla de las Antilla».

18. «Gabriel García Márquez: de la ficción a la política», Visión, 30 enero 1975.

19. Энрике Сантос Кальдерон, интервью (Богота, 1991).

20. 7 августа 1975 г. это интервью было напечатано в The New York Review of Books в форме отзыва на книгу Agee, Inside the Company: CIA Diary (Harmondsworth, Penguin, 1975).

21. Как бы то ни было, Сорела в работе El otro García Márquez весьма критично оценивает многолетние отношения между ГГМ и Лопесом Микельсеном.

22. Особенно злобная реакция последовала от колумбийского критика левых взглядов Хайме Мехиа Дуке. Его работа «El otoño del patriarca» o la crisis de la desmesura была опубликована в Медельине в июле 1975 г. не кем-нибудь, а издательством «Овеха Негра», которое потом будет публиковать произведения самого ГГМ.

23. Lisandro Otero, Llover sobre mojado una reflexión sobre la historia (Habana, Letras Cubanas, 1997), p. 208.

24. Alternativa, 40, 30 junio — 7 julio: GGM, «Portugal, territorio libre de Europa»; 41, 7—14 julio: «Portugal, territorio libre de Europa (II). «¿Pero qué carajo piensa el pueblo?»; 42, 14—21 julio: «Portugal, territorio libre de Europa (III). El socialismo al alcance de los militares».

25. См. Excelsior, 5 junio 1975, ссылающуюся на лиссабонскую газету Diario Popular.

26. Excelsior, 30 junio 1975.

27. Excelsior, 17 junio 1975.

28. См. «GGM entrevista a Torrijos. "No descartamos la violencia"», Alternativa, 38, 16—23 junio 1975.

29. Núñez Jiménes, «GM y la perla de las Antilla». См. также GGM, «Allá pot los tiempos de la Coca-Cola», El Espectador, 11 octubre 1981. Эта статья, по сути, история блокады, повествующая о попытках Че Гевары найти замену кока-коле в первые дни революции.

30. См. Alternativa, 51, 15—22 setiembre 1975: «Cuba de cabo a rabo (I)»; 52, 22—29 setiembre 1975: «Cuba de cabo a rabo (II). La necesidad hace parir gemelos»; 53, 29 setiembre — 6 octubre 1975: «Cuba de cabo a rabo (III). Final, si no me creen, vayan a verlo».

31. Родриго Гарсиа Барча, интервью (Нью-Йорк, 1997).

32. Энрике Сантос Кальдерон, интервью (Богота, 1991).

33. См., например, María Luisa Mendoza, «La verdad embarazada», Excelsior, 8 julio 1981.

34. Этот вопрос стоимостью 64 000 долларов интересовал многих журналистов и читателей, и они, едва завидев злополучного биографа ГМ, спешили его обсудить.

35. Оба отказывались говорить на эту тему, и я обсуждал инцидент с несколькими очевидцами, в том числе с Мерседес Барча и близкими товарищами обоих. В 2008 г. Марио Варгас Льоса сам опубликовал пьесу, Al pie del Támesis, в которой главный герой вспоминает, как тридцать пять лет назад он ударил своего лучшего друга и с тех пор с ним больше не встречался.

36. См. Petry Anderson, «A magical realist and his reality», The Nation, 26 January 2004. Здесь виртуозно сравниваются, на основе мемуаров того и другого, оба писателя. И снова ГГМ оказывается на высоте.

37. Núñez Jiménes, «GM у la perla de las Antilla».

38. Ibid.

39. См. его личные показания — Y Fidel creó el Punto X (Miami, Saeta, 1987).

40. Núñez Jiménes, «GM y la perla de las Antilla».

41. «Felipe González: Socialista serio», Alternativa, 129, 29 agosto — 5 setiembre 1977.

42. См. «Felipe», El Espectador, 2 enero 1983, в которой ГГМ описывает эту первую встречу в Боготе.

43. «GGM entrevista a Régis Debray: "Revolución se escribe sin mayúsculas"», Alternativa, 146—147, 26 diciembre — 20 enero 1977—1978.

44. GGM, «El general Torrijos sí tiene quien le escriba», Alternativa, 117, 5—12 junio 1977.

45. GGM, «Torrijos, cruce de muía y tigre», Alternativa, 126, 8—15 agosto 1977.

46. См. Graham Greene, Getting to Know the General: The Story of an Involvement (London, Bodley Head, 1984). Книга посвящена «Друзьям моего друга Омара Торрихоса в Никарагуа, Сальвадоре и Панаме».

47. См. GGM, «Graham Greene: la ruleta rusa de la literature», El Espectador, 27 enero 1982 и «Las veinte horas de Graham Greene en La Habana», El Espectador, 16 enero 1997.

48. См. Ramón Chao, «García Márquez: El caso Reynold González», Triunfo (Madrid), 29 abril 1978, p. 54—56.

49. Фидель Кастро, интервью (Гавана, январь 1997).

50. См., например, «Turbay, el candidato enmascarado», Alternativa 94, 23—30 agosto 1978.

51. Об отношениях ГГМ с лидером сандинистов см. Sorela, El otro García Márquez, p. 249.

52. См. GGM, «Edén Pastora», El Espectador, 19 julio 1981.

53. См. GGM, «Locura maestra, tomar palacio», Excelsior, 1 setiembre 1978. Эта статья была передовицей в номере за тот день.

54. GGM, «Edén Pastora», El Espectador, 19 julio 1981.

55. Excelsior, 21 diciembre 1978.

56. См. «Habeas: de verdad por los derechos humanos», Alternativa, 194, 25 diciembre 1978 — 22 enero 1979.

57. Интервью с Рамоном Чао и Игнасио Рамонетом (Париж, октябрь 1979): «La Guerra de la información. Tres casos: Nicaragua, Vietnam y Cuba», Alternativa, 237, 1—8 noviembre 1979. ГГМ заметит, что Картер освободил Лолиту Леброн и ее товарищей-пуэрториканцев, но «это был просто предвыборный ход».

58. См. «Habeas у los derechos humanos: despegue por lo alto», Alternativa, 201, 26 febrero 1979. Здесь сообщается, что ГГМ встречался с папой Иоанном Павлом II 19 января, а с королем и королевой Испании — 3 февраля.

59. Цит. по: El Tiempo, 8 febrero 1979.

60. «Gobierno de post-guerra: GGM entrevista a Sergio Ramírez», Alternativa, 218, 21—28 junio 1979.

61. Это было примерно в то время, когда был опубликован киносценарий ГГМ Viva Sandino, который позже получит название El secuestro и El asalto.

62. Chao, Ramonet, «La Guerra de la información. Tres casos: Nicaragua, Vietnam y Cuba», Alternativa, 201, 26 febrero 1979.

63. О докладе Макбрайда см. GGM, «La comisión de Babel», El Espectador, 2 noviembre 1980. Также см. Sorela, El otro García Márquez, p. 250, где утверждается, что в 1980—1981 гг. состоялось восемь заседаний: четыре в Париже и еще по одному в Стокгольме, Дубровнике, Дели и Акапулько.

64. В конце ГГМ и его коллега-чилиец Хуан Сомавиа (позже он станет генеральным секретарем Международной организации труда), неудовлетворенные компромиссом, к которому пришла комиссия, совместно в письменной форме изложили свое особое мнение.

65. Это заявление было сделано во время обеда в Мехико, который дала в честь мексиканского президента Хосе Лопеса Портилио Федерация латиноамериканских журналистов.

66. GGM, «Del malo conocido al peor por conocer», El Espectador, 9 noviembre 1980.

67. См. «La Revolución Cubana me libró de todos los honores detestables de este mundo», Bohemia (Habana), 1979, в книге Rentería, red., p. 201—209: «У меня больше нет новых идей. Будет здорово, когда они снова появятся».

Предыдущая страница

К оглавлению

Следующая страница

Главная Обратная связь Ссылки

19. Чили и Куба: Гарсиа Маркес выбирает революцию (1973—1979)

Комментарии

Примечания