Кольцо сжимается

Пока мы встречались с руководителями Патриотического фронта, в Сантьяго прибыла французская группа, отлично отработавшая свою часть задания. Ее вклад был как нельзя более важен, поскольку исторически именно там, на севере, формировались чилийские партии. Здесь виднее всего идеологическая и политическая преемственность — от Луиса Эмилио Рекабаррена, основавшего в начале века первую рабочую партию, до Сальвадора Альенде. Здесь расположено одно из богатейших в мире месторождений меди, разработанное англичанами в прошлом веке, во времена промышленной революции. Здесь зарождался наш рабочий класс. Здесь же началось чилийское социальное движение, несомненно, важнейшее в Латинской Америке. Самым главным и самым рискованным шагом Альенде после прихода к власти стала национализация добычи меди. Пиночет первым делом вернул медные рудники прежним владельцам.

Жан-Клод, режиссер французской группы, привез подробный и обширный отчет о проделанной работе. Мне предстояло вообразить материал в готовом виде, каким он окажется на экране, чтобы не нарушить целостность картины, поскольку увидеть проявленную пленку я смогу только в Мадриде, по возвращении из поездки, когда переснимать что-то будет уже поздно.

Отчасти из соображений безопасности, но больше ради удовольствия поездить по Сантьяго мы не стали встречаться с Жан-Клодом в условленном месте, а отправились очередным осенним утром в путешествие по городу. Мы гуляли пешком по центру, садились в самые неподходящие автобусы, пили кофе в самых неприметных местах, ели креветки с пивом и уже поздним вечером оказались так далеко от гостиницы, что возвращаться пришлось на метро.

Метро я не знал совсем, потому что оно открылось уже при хунте, хотя строительство начали при Монтальве и продолжили при Альенде. Меня оно удивило чистотой и удобством, а также тем, как быстро мои соотечественники привыкли перемещаться под землей. Туда мы еще не добрались, поскольку не могли придумать убедительного довода, чтобы получить разрешение на съемку. И тут мы сообразили, что раз метро строили французы, можно именно под этим предлогом запустить туда съемочную группу Жан-Клода. Обсуждая неожиданную идею, мы доехали до станции «Педро Вальдивия» и там, уже поднимаясь на поверхность, я отчетливо ощутил, что за нами наблюдают. Чутье не обмануло: полицейский в штатском смотрел на нас так пристально, что наши с ним взгляды скрестились на полпути.

К тому времени я уже научился различать среди толпы этих полицейских в штатском. Они думают, что одеты в гражданское и незаметны, однако ходят в неизменных темных старомодных плащах и с короткими, почти под ноль, армейскими стрижками. Сильнее всего их выдает взгляд, поскольку у чилийцев не принято пялиться на прохожих — шагая по улице или передвигаясь на автобусе, человек смотрит в пространство. Поэтому, заметив корпулентного мужчину, который даже под моим взглядом не отвел глаза, я сразу распознал в нем жандарма. Он стоял, засунув руки в карманы толстого суконного полупальто, зажав в углу рта дымящуюся сигарету и щуря левый глаз от дыма — жалкая пародия на киношного детектива. Сам не знаю почему, я принял его за «толстяка Ромо» — наемника и провокатора, который, внедряясь в отряды левого движения, выдал многих подпольщиков, впоследствии казненных.

Понимаю, что я допустил серьезный промах, глядя на него вот так, в упор, но поделать ничего не мог — это получалось само собой, невольно. Повинуясь тому же внутреннему порыву, я скосил глаза сперва налево, потом направо и засек еще двоих в штатском.

— Говори, что придет в голову, не молчи, — велел я Жан-Клоду вполголоса. — Говори, только не жестикулируй, не смотри никуда, ничего не делай.

Он понял, и мы как ни в чем не бывало стали подниматься по лестнице дальше, выходя на поверхность. Стоял поздний вечер, но, в отличие от предыдущих дней, теплый и ясный, поэтому на проспекте Аламеда было много людей, возвращающихся домой с работы. Там мы с Жан-Клодом разделились.

— Скройся, — велел я. — Потом я тебя разыщу.

Он побежал направо, а я растворился в толпе с противоположной стороны. Там я остановил взмахом руки проезжающее такси и успел увидеть выходящую из метро удивленную троицу, не знающую, кого теперь преследовать — Жан-Клода или меня. Их поглотила толпа. Через четыре квартала я вышел из такси, поймал другое, встречное, и так пересаживался еще несколько раз, пока не оторвался от слежки окончательно. Единственное, что оставалось для меня загадкой — почему за нами вообще стали следить.

Выйдя из такси у первого же попавшегося кинотеатра, я вошел внутрь, не глядя на афиши, убежденный, в силу профессиональной деформации, что нет лучшего места для раздумий, чем темный кинозал.