13. Кубинская революция и США (1959—1961)

В сентябре 1960 г. в Боготу заехал направлявшийся в Бразилию аргентинец Хорхе Рикардо Масетти, основатель информационного агентства Prensa Latina. Выглядел он как кинозвезда, в эффектности манер соперничал со своим другом и соратником Эрнесто Че Геварой и уже принимал активное участие в отчаянной борьбе против фракционизма в Коммунистической партии. На эту тему он часто дискутировал с Плинио Мендосой в Гаване. Во время своего краткого двухдневного визита в Боготу он навестил Гарсиа Маркеса у него дома, где сказал ему и Мендосе, что больше не может держать в Колумбии двоих надежных людей. Кто из них, спросил он, готов покинуть Боготу ради нового назначения? Мендоса, несмотря на то что был холост, уже несколько раз в тот год посещал Кубу, а также ездил в Сан-Франциско на конференцию Межамериканской ассоциации печати (МАП), сказал, что хочет остаться в Колумбии, поэтому ехать согласился Гарсиа Маркес, с самого начала хорошо поладивший с Масетти¹. Предполагалось, что он на протяжении нескольких месяцев будет наездами бывать в Гаване, осваивая новые методы работы агентства Prensa Latina и помогая готовить новые кадры; затем ему поручат выполнение особого задания. Маркес отправился на Кубу почти сразу же — через Барранкилью, где он оставил Мерседес и Родриго на попечение ее семьи.

В течение следующих трех месяцев он как минимум четыре раза приезжал в Гавану, один раз провел там целый месяц. В кубинской столице было введено чрезвычайное положение; город боролся за революционный прогресс в обстановке угрозы контрреволюции и казавшегося неминуемым вторжения США, которые могли со дня на день ввести свои войска в страну. Чуть раньше в том же году Кастро национализировал многие предприятия, а в августе экспроприировал всю собственность США в отместку за их «экономическую агрессию». А месяцем раньше, когда отношения между СССР и кубинским революционным правительством начали крепнуть, Хрущев поддержал притязания Кубы на анклав США Гуантанамо, исторически являвшийся территорией Кубы. 3 сентября советский лидер потребовал, чтобы штаб-квартиру ООН перенесли из Нью-Йорка в более нейтральную зону; 12 октября он уже стучал ботинком по столу на заседании Генеральной Ассамблеи ООН и демонстративно обнимался с Фиделем Кастро. Без сомнения, это была война или, во всяком случае, прелюдия к войне.

Редакция Prensa Latina находилась всего в двух кварталах от набережной Малекон, протянувшейся вдоль берега Карибского моря. Дороги на подступах к ней были забаррикадированы мешками с песком и заграждениями, возле которых круглосуточно дежурили солдаты революционной армии. В Гаване Маркес жил в небольшой квартирке на двадцатом этаже здания Ретиро-Медико вместе с бразильским журналистом Арольдо Уоллом. Там были две спальни, гостиная и терраса с видом на море. Питались они в ресторане «Сибелес» на нижнем этаже здания или в ресторанах, что находились поблизости в округе. По большому счету только эти места и видел Гарсиа Маркес в Гаване за те три месяца, что бывал там наездами². В очередной раз он занимался проектом, который находился на ранней стадии разработки и требовал от всех сотрудников отдачи на пределе возможностей. Часы работы не были обозначены; каждый работал столько, сколько нужно, и каждый день случался какой-нибудь аврал. Иногда вечером Маркесу удавалось выбраться в кино, и, когда он поздно ночью возвращался в редакцию, Масетти все еще был там. Зачастую Гарсиа Маркес работал с ним до пяти утра, а в девять часов Масетти уже снова вызывал его в редакцию.

Вскоре агентство наводнили ортодоксальные коммунисты, возглавляемые влиятельным ветераном коммунистического движения Анибалем Эскаланте, который, без сомнения, плел интриги, чтобы самому встать во главе революции. Однажды Масетти с Гарсиа Маркесом застали их за тем, как они организовывали тайную ночную встречу³. Сторонники жесткой линии (в Колумбии их называют mamertos), «доктринеры» и «фанатики», в истории Кубы они часто сотрудничали, порой выступая как «оппортунисты», с «реформистскими» «буржуазными» партиями и правительствами и с подозрением относились к любому, кто не был членом партии. Они держали информацию при себе и, оперируя декларациями в стиле Москвы, пытались навязывать революции политику в стиле Москвы, саботировали инициативы, предлагаемые другими революционерами, даже если они отвечали целям нового правительства. Воочию наблюдая всю эту мышиную возню, Гарсиа Маркес извлек горькие уроки, которые отразятся на его политических взглядах и на дальнейшей деятельности. Он уже задавался тем же вопросом, которым задавались почти все на острове и который по-прежнему будет актуален полвека спустя: о чем же думает Фидель?

В Гаване Гарсиа Маркес близко сошелся с Масетти и аргентинским писателем и журналистом Родольфо Уолшем. Последний находился в кубинской столице со своей женой Пупе Бланшар и заведовал так называемой Службой особого назначения. В 1957 г. Уолш опубликовал образец документалистики «Операция "Бойня"» — очерк о заговоре военных в Аргентине, написанный примерно в том же стиле, что и «Рассказ не утонувшего в открытом море» Гарсиа Маркеса. Уолш расшифровал — на памяти Маркеса это был самый яркий момент за время его пребывания на Кубе — закодированные сообщения ЦРУ о подготовке «операции в заливе Свиней» (другие названия: «операция на Плайя-Хирон», «высадка в заливе Кочинос»). Масетти ежедневно отслеживал работу всех национальных информационных агентств и заметил в сходящих с телетайпа сообщениях, передаваемых Tropical Cable, зашифрованные абзацы. Tropical Cable была гватемальским филиалом Всеамериканской телефонно-телеграфной сети, и Масетти почуял недоброе. Уолш, вооружившись учебником по криптологии, сумел за несколько дней и бессонных ночей расшифровать весь документ. Это было закодированное сообщение о плане вторжения на Кубу в апреле 1961 г., посланное из Гватемалы в Вашингтон. Когда код был взломан, Гарсиа Маркеса пригласили отпраздновать это событие. Масетти хотел, чтобы Уолш под видом пастора, продающего Библии, посетил военно-учебный лагерь контрреволюционеров в Реталулеу (Гватемала), но кубинские власти разработали менее романтичную разведывательную операцию, и аргентинец остался в Гаване⁴.

Между визитами на Кубу Гарсиа Маркес возвращался в Боготу, к своей семье. Последнюю поездку на остров он совершил в декабре 1960 г. — рейсом авиакомпании «Пан-Америкэн» из Барранкильи через Камагуэй. В Камагуэе, когда он ждал стыковочного рейса до Гаваны, откладывавшегося из-за плохой погоды, в зале аэропорта неожиданно возникла суматоха: прибыл Фидель Кастро со своей спутницей Селией Санчес. Команданте был голоден и в кафетерии аэропорта попросил принести ему блюдо из курицы. Когда ему сказали, что курицы нет, Кастро возмутился: он три дня объезжал птицефермы, так почему же революция не может доставить куриное мясо в аэропорт, тем более что гринго трубят на всех углах, будто кубинцы умирают с голоду, и получается, что сотрудники местного аэропорта подтверждают их слова. Никто не помешал Гарсиа Маркесу приблизиться к Селии Санчес. Он представился, объяснил, чем занимается на Кубе. Вернулся Кастро, поприветствовал Гарсиа Маркеса, потом и ему тоже выразил свое неудовольствие по поводу нехватки кур и яиц на Кубе. Кастро и Санчес ждали самолет DC-3, чтобы улететь на нем в Гавану. Тем временем цыпленка все-таки нашли, и Кастро исчез в ресторане. Когда он вновь появился, ему сообщили, что аэропорт Гаваны закрыт из-за плохой погоды. «Я должен быть там в пять часов, — отрезал Кастро. — Вылетаем». Гарсиа Маркес, как обычно надеявшийся, что его собственный рейс будут откладывать до бесконечности, не знал, что думать: кубинский лидер безумец или просто беспечен? Спустя несколько часов приземлившись в Гаване на воздушном судне «Кубана Вайкаунт», он немало обрадовался, увидев на взлетно-посадочной полосе самолет Кастро. С тех пор Маркес постоянно волновался за Кастро.

Перед самым Рождеством Масетти заглянул к Гарсиа Маркесу и сказал: «Едем в Лиму, там у агентства проблемы». Они сделали однодневную остановку в Мехико, и Гарсиа Маркес, впервые увидев столицу ацтеков, был ослеплен ее величием. Тогда он и представить не мог, что в дальнейшем будет долго жить в этом городе. Из тюрьмы Лекумберри недавно вышел на свободу Альваро Мутис. Он отсидел четырнадцать месяцев за растрату в Колумбии, где был чрезмерно щедр к своим друзьям за счет средств из бюджета, выделенных компанией «Эссо» на его работу в отделе рекламы. Гарсиа Маркес нанес Мутису визит и, как обычно, получил радушный прием. Мутис был столь же гостеприимен, сколь и щедр на деньги.

Потом Гарсиа Маркес и Масетти полетели в Лиму через Гватемалу на «Боинге—707». Тогда Маркес впервые летел на сверхзвуковом самолете. Поскольку Масетти и Уолш узнали об участии Гватемалы в подготовке кубинских изгнанников к вторжению на Кубу, первый был несказанно рад остановке, пусть и короткой, в столице страны майя. В аэропорту, поддавшись порыву, Масетти предложил, чтобы они отправились в повстанческий военно-учебный лагерь, который, как выяснил Уолш, находился в Реталулеу, и устроили там переполох. Гарсиа Маркес назвал это безрассудством, на что Масетти с издевкой заметил: «Ты просто трусливый либералишка!» В результате от поездки в лагерь они отказались, но решили подшутить над местным диктатором Мигелем Идигорасом Фуэнтесом. Международная пресса не публиковала материалов об этом повстанческом учебном лагере, но Масетти решил попугать Идигораса. В аэропорту была большая фотография Гватемальского национального парка на фоне вулкана. Маркес с Масетти сфотографировались перед ней, а затем вложили снимок в конверт и сопроводили его запиской: «Мы объездили вашу страну вдоль и поперек и выяснили, как вы помогаете готовить вторжение на Кубу». Они указали местонахождение лагеря и количество войск. После того как они отправили письмо, аэропорт закрыли из-за погодных условий. Гарсиа Маркес сказал Масетти: «Ты представляешь, во что мы вляпались? Нам придется здесь ночевать, а завтра этот гад Идигорас получит наше письмо и отрежет нам яйца!» К счастью, аэропорт вскоре открыли, и они успели улететь⁵.

В ту поездку до Лимы Гарсиа Маркес так и не добрался. Когда они сделали остановку в Панаме, он пытался дозвониться до Мерседес, и Масетти, услышав это, спросил, где находится его жена. Маркес ответил, что в Барранкилье, и Масетти велел ему отправляться домой, к жене и ребенку, ведь скоро Рождество. Гарсиа Маркес поменял билет и вылетел в Барранкилью; правда, прежде его ненадолго задержала панамская полиция.

За те несколько месяцев, что Маркес наездами бывал в Гаване, в Prensa Latina заметно ухудшились отношения между людьми Масетти и коммунистами-сектантами, стремившимися проводить революцию в русле советской евроцентристской концепции мировой революции. Маркес и Мендоса с болью в душе наблюдали, как приспособленцы и бюрократы, декламировавшие заповеди Москвы, изводят, выживают и подвергают гонениям длинноволосых революционеров — искренних романтиков, с которыми они оба отождествляли и себя. Эти кубинцы, мужчины и женщины, за которых они боролись, вдохновленные Кастро и Геварой, создали стиль, который отличали спонтанность, импровизация и отсутствие формализма: взять хотя бы то, что двух главных лидеров называли просто Фидель и Че, а были еще Рауль и Камило. Но Масетти уже предупредил Гарсиа Маркеса и Мендосу, что после визита кубинского агента в боготское отделение Prensa Latina шпион Коммунистической партии следит за каждым их шагом. Он упрекнул Мендосу в том, что тот посылает ему письма с жалобами, которые могут прочитать его враги и переправить своему руководству: одно из них оказалось в руках самого Че Гевары⁶. В каждой клеточке новой Кубы, в каждом учреждении, на каждом предприятии полным ходом шла борьба за сердце и душу революции. Плинио Мендоса считал, что старорежимные коммунисты выиграли первый раунд — отсюда и трудности у Масетти (а также в итоге и у Гевары), — но что второй раунд останется за Кастро после того, как он предаст суду Эскаланте и заставит коммунистов пить их же собственное лекарство⁷. Эта борьба, не поддающаяся простому объяснению в силу своей чрезвычайной сложности, ведется по сей день.

Вернувшись в Гавану после Нового года, Масетти под усиливающимся давлением решил послать Гарсиа Маркеса в Монреаль с целью открытия там нового филиала Prensa Latina. Этот план провалился, зато открывалось отделение агентства в Нью-Йорке. Еще лучше! Гарсиа Маркес вернулся в Боготу, чтобы привести в порядок свои дела в колумбийском филиале. Он расторгнул договор на аренду квартиры, всю обстановку столовой и прочую мебель оставил Мендосе и, держа свои планы при себе, тайно поселился у своего старого картахенского друга Франко Мунеры, который теперь тоже жил в Боготе⁸. Потом он полетел в Барранкилью, чтобы забрать Мерседес и Родриго, гостивших у родных. Все свои книги в огромном деревянном ящике он оставил на хранение сестре Рите в Картахене. «Ящик Габито» многие годы не давал покоя Элихио, тоже большому любителю чтения⁹.

В первых числах января 1961 г. молодая семья отправилась в Нью-Йорк. Это был не самый подходящий момент для осуществления нового проекта, поскольку 3 января США разорвали отношения с Кубой, но Гарсиа Маркес в очередной раз оказался в нужном месте в нужное время. 20 января президентом США стал Джон Ф. Кеннеди — самый молодой из американских президентов. Прежняя администрация оставила ему в наследство ворох проблем в отношениях с Кубой, но он в любом случае, вероятно, поддержал бы вторжение на остров. Нью-йоркское отделение Prensa Latina разместилось в небоскребе рядом с Рокфеллеровским центром. Штат был не укомплектован, и приезду Гарсиа Маркеса там очень обрадовались¹⁰. Обстановка вокруг агентства складывалась напряженная, и новоприбывший был не в восторге от своих перспектив. «Идеальное место для убийства, более подходящего я не видел, — позже напишет он. — Отвратительное обособленное помещение в старом здании возле Рокфеллеровского центра. Одна комната уставлена телетайпами; в редакционной всего одно окно с видом на внутренний двор, в котором всегда темно, пахнет застывшей гарью и слышно, как крысы день и ночь роются в мусорных баках»¹¹. Много лет спустя он скажет американскому прозаику Уильяму Кеннеди, что Нью-Йорк в то время был «ни на что не похож. Он разлагался и в то же время находился в процессе возрождения, как джунгли. Меня он завораживал»¹².

К тому времени в Майами уже скопилось сто тысяч кубинских беженцев, и тысячи прибывали каждый месяц. Многие из них приезжали в Нью-Йорк. Многих из этих беженцев Соединенные Штаты планировали использовать во вторжении и посылали в нелегальные военно-учебные лагеря в Гватемале. Предстоящее вторжение на Кубу считалось государственной тайной, но в Майами об этом знали почти все. Как позже выразится Гарсиа Маркес, «история еще не знала более предсказуемой войны»¹³. В Нью-Йорке латиноамериканские сторонники и противники революции старались ходить в разные бары, рестораны и кинотеатры. Было опасно забредать на вражескую территорию; часто происходили жестокие драки. Полиция обычно не вмешивалась, приезжала, когда все было кончено. Гарсиа Маркес тоже избегал конфронтации.

Молодая семья провела в Нью-Йорке всего пять месяцев, но Гарсиа Маркес позже назовет это время самым напряженным периодом в своей жизни. Они жили в отеле «Вебстер», находившемся рядом с Пятой авеню, в самом центре Манхэттена. Сотрудникам Prensa Latina приходилось работать в атмосфере антикастровской истерии, кубинские беженцы постоянно оказывали на них давление. Каждый день в редакцию звонили контрреволюционно настроенные gusanos («черви», как называли их революционеры). На их оскорбления Гарсиа Маркес и его коллеги обычно отвечали: «Скажи это своей маме, придурок». Они всегда носили с собой самодельное оружие. Однажды кто-то позвонил Мерседес, угрожая ей и Родриго. Звонивший сказал, что ему известно, где они живут и в котором часу она водит ребенка на прогулку — обычно в близлежащий Центральный парк. Она ничего не сказала мужу про звонок, но на какое-то время переселилась к подруге, жившей на другом конце города, в районе Джамейка, объяснив свое решение тем, что скучно торчать целыми днями в гостинице. Пожалуй, неудивительно, что в Нью-Йорке Гарсиа Маркес опять взялся перерабатывать «Недобрый час», на тот период самое мрачное из своих произведений.

После того как Мерседес с сыном съехали из гостиницы, Маркес ввиду нарастающего напряжения почти все время проводил в редакции, спал там на диване. 13 марта он присутствовал на исторической пресс-конференции в Вашингтоне, на которой Джон Ф. Кеннеди объявил о создании «Союза ради прогресса»¹⁴. Этому событию предшествовал короткий период, когда США, многие десятилетия поддерживавшие латиноамериканских диктаторов, вдруг заговорили на языке прав человека, демократии и сотрудничества. (Правда, очень скоро США вновь вернутся к своей прежней политике — в 1964 г. в Бразилии и затем еще более активно в 1970-х гг.) Гарсиа Маркес признал, что речь Кеннеди «достойна пророчеств Ветхого Завета», но назвал «Союз...» «чрезвычайной мерой, призванной погасить новые веяния кубинской революции»¹⁵.

В самой редакции атмосфера тоже была напряженная — главным образом, как это видел Маркес, из-за противостояния между старорежимными кубинскими коммунистами, придерживающимися жесткой линии, и новым поколением латиноамериканских левых, которых набрал Масетти. «В нью-йоркском отделении меня считали человеком Масетти»¹⁶. Обстановка быстро накалялась, и Гарсиа Маркес начал задумываться о своем положении. В итоге он решил, что хочет выйти из игры. Однажды в полночь, когда он был один в редакции, зазвонил телефон и голос, принадлежащий жителю побережья Карибского моря, угрожающе произнес: «Готовься, сволочь, твое время вышло. Мы идем за тобой». Гарсиа Маркес оставил сообщение на телетайпе: «Если я это не выключил перед уходом, значит, меня убили». Из Гаваны ему ответили: «Ладно, compañero, мы пришлем цветы». В панике покидая редакцию в час ночи, он забыл выключить телетайп¹⁷. Озираясь по сторонам, пугаясь собственных шагов, под дождем он пробрался в гостиницу мимо серой громады собора Святого Патрика и лег спать прямо в одежде.

Вскоре импульсивного Масетти коммунисты вынудили оставить свой пост в агентстве. 7 апреля Гарсиа Маркес послал письмо Мендосе с сообщением об увольнении Масетти и о своем решении последовать его примеру. Он подал заявление в конце апреля и сказал Мендосе, что думает отправиться в Мексику. Но после высадки в заливе Кочинос, произошедшей 17 апреля, через день после заявления Кастро о том, что Куба, как многие уже догадывались, берет курс на социалистический путь развития, кубинский лидер сам попросил Масетти остаться на посту директора агентства и в прямом эфире телевидения взять интервью у арестованных контрреволюционеров. Масетти согласился, и Гарсиа Маркес тоже решил не увольняться из агентства до окончания кризиса, спровоцированного операцией в заливе Кочинос¹⁸. В действительности с тех пор он утверждает, что на самом деле хотел вернуться из Нью-Йорка на Кубу.

На следующий день после победы Кубы в заливе Свиней (Кастро лично руководил оборонительной операцией и взятием в плен десантников) Плинио Мендоса обнаружил, что почему-то впервые телекоммуникационное агентство в Боготе отказывается передавать его официальные сообщения, и заподозрил, что колумбийские власти прекратили передачу известий с Кубы под давлением США. Он позвонил Гарсиа Маркесу в Нью-Йорк, и тот сказал: «Не паникуй. На Пятой авеню, прямо у редакции, есть общественный телекс». Так друзья перехитрили ЦРУ в день легендарного поражения контрреволюционных сил, которое кубинцы назовут «первой победой над империализмом на территории Латинской Америки». Но вскоре после этого Гарсиа Маркес вернулся в свою гостиницу и написал Масетти письмо от руки — чего он почти никогда не делал (он даже дату на письме поставил), — в котором изложил причины своего недовольства, указал, что ему претит сектантство в духе Москвы и он боится за будущее революции, если возобладает позиция ортодоксальных коммунистов. Письмо он оставил в номере гостиницы, собираясь отдать его в момент своего увольнения, которое представлялось ему неизбежным. В принципе хорошо, что он не уволился до операции в заливе Свиней, ведь в этом случае его наверняка заклеймили бы крысой, бегущей с тонущего корабля¹⁹. Правда, тогда он еще не знал, что вскоре Масетти тоже навсегда покинет агентство Prensa Latina, а позже вернется в Аргентину и погибнет в 1964 г. во время обреченной на провал революционной кампании.

Гарсиа Маркес дорабатывал в Нью-Йорке последние дни. Плинио Мендоса прилетел в Гавану, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию с Масетти. Когда он обедал вместе с аргентинцем и его женой Кончитой Дюмуа, пришло сообщение, что «они», mamertos, наконец-то захватили власть в Prensa Latina и назначен новый директор агентства испанец Фернандо Ревуэльтас. В конце мая Мендоса возвращался домой из Гаваны самолетом авиакомпании «Пан-Америкэн». Летел он через Нью-Йорк, где его встретили Мерседес и Родриго, но только после того, как ему устроили допрос сотрудники ЦРУ Мерседес одарила его своей невозмутимой улыбкой и сказала: «Что, mamertos все-таки захватили "Прелу", compadre?» — «Да, comadre, захватили». Когда Мендоса сообщил ей, что он отдал заявление об увольнении новому директору Prensa Latina и копию направил президенту Дортикосу, она сказала, что Габо тоже уже написал письмо, которое просто ждет его приезда²⁰.

Начиная с 1960-х гг. о тех своих проблемах Гарсиа Маркес никогда много не говорит; даже в более поздних беседах с Антонио Нуньесом Хименесом, который сам был ортодоксальным коммунистом, он просто сказал, не вдаваясь в подробности, что, на его взгляд, коммунисты, ратовавшие за жесткую политику, были «контрреволюционерами»²¹; хотя события 1961 г. более десяти долгих лет будут отбрасывать тень на его жизнь. Причина, вероятно, заключается в том, что он по-прежнему рассматривает кубинскую революцию как нескончаемую борьбу между «каноническими» mamertos, предположительно в те дни представляемыми братом Кастро Раулем, и революционерами-романтиками, которых представлял сам Фидель. Спустя двадцать пять лет Мендоса скажет, что путешествие по Восточной Европе в 1957 г. и затем поездки на Кубу решительно отдалили его от социализма и убедили в том, что все социалистические режимы в конечном счете становятся бюрократическими и тираническими и что это неизбежно. Он также будет утверждать, что в начале 1960-х гг. все происходящее у Гарсиа Маркеса, как и у него самого, вызвало отторжение и что в ту пору они оценивали события абсолютно одинаково²².

Мендоса пробыл в Нью-Йорке несколько дней, ожидая новостей о зарплате друга и билетах. Днем, пока Маркес закруглялся со своими делами в редакции, он гулял с Мерседес и Родриго в Центральном парке. Потом вместе с Гарсиа Маркесом они бродили по Пятой авеню, Таймс-сквер и Гринвич-Виллидж, обсуждая события, будущее Кубы и свои собственные неопределенные планы. Они были зажаты между двумя разными идеологиями, между двумя разными мирами, для обоих начинались трудные времена. 23 мая Гарсиа Маркес писал Альваро Сепеде:

Теперь, когда этот проклятый кризис, что длился целый месяц, наконец-то достиг своей критической точки, все порядочные люди в Prensa Latina написали высокопарные заявления и послали агентство к черту. Мы видели, что впереди маячит дерьмо, но мне и в голову не приходило, что дела примут такой оборот; думал, у меня еще есть несколько месяцев в Нью-Йорке. Как бы то ни было, моя последняя надежда остаться здесь сегодня вечером испарилась навсегда, и 1 июня я еду в Мексику автотранспортом, через весь хаотичный Юг. Сам еще толком не знаю, что буду делать, но пытаюсь вытянуть из Колумбии кое-какие деньги, на которые, надеюсь, мне удастся прожить некоторое время в Мексике, пока не найду работу. Бог знает в каком качестве, потому что в журналистике мне больше нет места. Может, сойду за интеллектуала²³.

Сразу же после того, как Мендоса покинул Нью-Йорк, Гарсиа Маркесу позвонил Масетти. Он сообщил, что положение выправляется: он имел беседу с президентом Дортикосом, и ему сказали, что Гарсиа Маркес по-прежнему в фаворе у Фиделя Кастро. Масетти попросил Маркеса отложить поездку в Мексику, но к тому времени колумбиец уже определился со своими планами и только ждал расчетных денег, которые руководство Prensa Latina не спешило ему выплачивать. А он все пытался убедить их, чтобы ему выдали выходное пособие и оплатили билеты до Мексики ему и его семье. Поэтому Маркес, хотя и неохотно, отклонил просьбу Масетти. В письме к Мендосе он объяснил:

Я знаю Масетти: помощь, о которой он меня просит, что бы мы ни делали, обернется каким-нибудь грандиозным проектом, над которым я буду вынужден трудиться в поте лица, пока товарищи не увидят, что гуайява созрела, и не решат ее сожрать, как это вышло с Prensa Latina. Более того: если б Масетти все еще был в ловушке и ему грозила опасность, я из кожи бы вылез, но свернул свои планы и помог бы ему. Однако у меня сложилось впечатление, что президент нашел способ утрясти его проблемы и в неотложной помощи он больше не нуждается²⁴.

Ниже он написал: «Я стал чужим в редакции, где мне вроде как полагалось контролировать каждый процесс. К счастью, через 48 часов все будет кончено»²⁵. Он выразил опасения, что Prensa Latina не оплатит обратную дорогу его семье, и сказал, что у него за душой всего 200 долларов.

По большому счету у семьи Гарсиа Маркеса не было возможности самолетом вернуться в Колумбию, поэтому они отправились в Мексику наземным транспортом. В Мексике они попытаются найти средства, чтобы вернуться домой (хотя сам Мендоса считает, что Гарсиа Маркес давно мечтал пожить в Мексике; возможно, во многом недопонимание относительно его передвижений и мотивов возникло в силу того, что он всегда не желал признавать: он попросту не хочет возвращаться в Колумбию и к своим многочисленным родным). Руководство нью-йоркского отделения заявило, будто Маркеса никто не увольнял, что он ушел сам — его определенно считали дезертиром, если вообще не gusano, — и что они не уполномочены оплачивить ему билеты до Мексики. Позже коммунисты скажут его друзьям, которые справлялись о нем в Гаване, что «Гарсиа Маркес переметнулся на сторону контрреволюции»²⁶. В середине июня, так и не дождавшись денег от Prensa Latina и кубинской революции, семья Гарсиа Барча автобусом компании «Грейхаунд» отправилась в Новый Орлеан, куда Мендоса выслал им из Боготы еще 150 долларов.

Четырнадцатидневное путешествие, да еще с полуторагодовалым ребенком на руках, было, мягко говоря, утомительным — частые остановки в пути и, как потом скажут сами путешественники, бесконечные «резиновые гамбургеры», «бумажные сосиски» и пластиковые бутылки кока-колы. В конце концов они стали есть детское питание Родриго, в частности компоты. Они увидели Мэриленд, Вирджинию, обе Каролины, Джорджию, Алабаму и Миссисипи. Для Гарсиа Маркеса это была уникальная возможность осуществить свою давнюю мечту — побывать в стране Фолкнера. Реформы в области гражданских прав в США будут проведены лишь в конце 60-х, и молодая чета, как и все иностранцы, посещавшие Америку в ту пору, была шокирована вопиющими примерами расовой дискриминации, царившей на американском Юге, особенно в Джорджии и Алабаме. В Монтгомери они остались без ночлега, потому что никто не хотел сдать комнату «грязным мексиканцам». К тому времени, когда они добрались до Нового Орлеана, они уже истосковались по «нормальной пище» и часть денег из 150 долларов, что Мендоса прислал им на адрес колумбийского консульства, потратили на «сытную еду» в первоклассном французском ресторане «Ле Вье Kappe». Правда, когда им принесли блюда, они были разочарованы: стейк, а на нем большой персик²⁷. В 1983 г. Гарсиа Маркес о том великом путешествие скажет следующее:

В конце того героического путешествия мы в очередной раз имели возможность сравнить реальность с ее отражением в художественной литературе: безупречные парфеноны посреди хлопковых полей; фермеры, отдыхающие под навесами придорожных кафе; убогие хижины чернокожих; белые потомки дяди Гевина Стивенса^* вместе со своими томными женщинами, разодетыми в муслин, идут на воскресную молитву; из окна автобуса мы смотрели на проплывающий мимо ужасный мир Йокнапатофы, такой же реальный и человечный, каким он описан в романах старого мастера²⁸.

В своем первом письме после той поездки Маркес напишет Мендосе: «Мы добрались до места целыми и невредимыми. Путешествие было невероятно интересным и доказало, с одной стороны, что Фолкнер и остальные абсолютно достоверно описали свою среду, с другой — что Родриго абсолютно транспортабельный молодой человек, способный адаптироваться в любых чрезвычайных условиях»²⁹.

Наконец после двух долгих незабываемых недель они достигли города Ларедо на границе США и Мексики. Там, на рубеже двух противоположных миров, они увидели грязный отвратительный городок, где тем не менее, как им показалось, кипела настоящая жизнь. В первом же дешевом ресторане их очень вкусно накормили. Мерседес решила, что в такой стране, как Мексика, где, как выяснилось, умеют великолепно готовить рис и многое другое, она сможет жить. В конце июня 1961 г. они на поезде добрались до Мехико. Это был огромный, но вполне уютный город, где бульвары окаймляли цветы, а в вышине — в те дни — простиралось бескрайнее, восхитительно голубое прозрачное небо и можно было разглядеть вулканы.

Комментарии

*. Гевин Стивенс — персонаж произведений У Фолкнера о вымышленном округе Йокнапатофа.

Примечания

1. Mendoza, La llama у el hielo, p. 87—88.

2. См. Е. González Bermejo, «Ahora doscientos años de soledad...», Triunfo, noviembre 1971/Rentería, red., García Márquez habla de García Márquez en 33 grandes reportajes, p. 50; Angel Augier, «GM en La Habana», Mensajes (UNEAC, Habana), 1:17, 10 setiembre 1970. Позже Арольдо Уолл станет важным связующим звеном между Хулио Кортасаром и кубинской революцией.

3. Mendoza, La llama у el hielo, p. 88.

4. Через шестнадцать лет неукротимый Уолш за смелую оппозиционную деятельность во время так называемой «грязной войны» будет замучен и убит аргентинскими военными в Буэнос-Айресе. Ср. GGM, «Rodolfo Walsh, el escritor que se le adelantó a la CIA», Alternativa, 124,25 julio — 1 agosto 1977. См. также GGM, «Recuerdos de periodista», El Espectador, 14 diciembre 1981.

5. Nuñez Jiménez, «García Márquez y la perla de las Antillas». Другие подробности см. также GGM, «Recuerdos de periodista», El Espectador, 4 diciembre 1981.

6. Mendoza, La llama y el hielo, p. 84—86.

7. Ibid., p. 81.

8. Arango, Un ramo de nomeolvides, p. 179.

9. Eligió García, Tras las claves de Melquíades, p. 474—479.

10. См. интервью с Гарсиа Маркесом в: Orlando Castellano, Formalmento Informal, Radio Havana; перепечатано в Prisma del meridiano (Habana), 80, 1—15 octubre 1976.

11. GGM, «Regreso a México», El Espectador, 23 enero 1983.

12. Kennedy, «The Yellow Trolley Car in Barcelona», p. 258.

13. GGM, «Nueva York 1961: el drama de las dos Cubas», Areíto, 21, junio 1979, p. 31—33.

14. M. Miguel Fernández-Braso, Gabriel García Márquez (Una conversación infinita) (Madrid, Azur, 1969), p. 31.

15. GGM, «El fantasma para el progreso», El Espectador, 28 febrero 1982.

16. Nuñez Jiménez, «García Márquez y la perla de las Antillas».

17. GGM, «Nueva York 1961: el drama de las dos Cubas», Areíto, 21, junio 1979, p. 33.

18. ГГМ, письмо из Нью-Йорка в Барранкилью Альваро Сепеде (26 апреля 1961). О «вторжении» упоминается лишь в самом конце письма.

19. Конечно, контрреволюционеры обвинили бы его в любом случае. См. Guillermo Cabrera Infante, «Nuestro prohombre en La Habana», El Tiempo, 6 marzo 1983. Он утверждает, что принадлежит к числу тех, «кому известна его подлинная биография», а потом непреднамеренно доказывает обратное (или умышленно вводит в заблуждение), заявляя, что ГГМ покинул Нью-Йорк сразу же, как услышал про операцию в заливе Свиней, поскольку опасался, что кубинская революция проиграет. Эту историю муссировали другие авторитетные писатели из числа контрреволюционеров — Карлос Франки и Карлос Альберто Монтанер, — и она не соответствует действительности.

20. Mendoza, La llama у el hielo, p. 104.

21. Nuñez Jiménez, «García Márquez y la perla de las Antillas».

22. Mendoza, La llama y el hielo, p. 75—106.

23. ГГМ, письмо из Нью-Йорка в Барранкилью Альваро Сепеде (23 мая 1961).

24. ГГМ, письмо из Нью-Йорка Плинио Мендосе (29 мая 1961).

25. Ibid.

26. Mendoza, La llama у el hielo, p. 106.

27. Ernesto Schóo, «Los viajes de Simmbad», Primera Plana (Buenos Aires), 234, 20—26 junio 1967.

28. GGM, «Regreso a México», El Espectador, 23 enero 1983.

29. ГГМ, письмо из Мехико в Боготу Плинио Мендосе (30 июня 1961).