«Русский писатель Габриэль Гарсия Маркес» (2014)

Оригинальное название: «Русский писатель Габриэль Гарсия Маркес»
Жанр: ток-шоу
Ведущий программы: Александр Асафов
Шеф-редактор: Александр Асафов
В программе участвовал: Андрей Буровский, историк, писатель
Длительность: 14 минут 10 секунд
Язык: русский
Производство: «День-ТВ»
Страна: Россия
Год: 2014

Телеканал «День-ТВ» Проект был создан в декабре 2011 года. На нем выходят аналитические программы, в которых затрагиваются актуальные для россиян темы. В передаче «Русский писатель Габриэль Гарсиа Маркес» обсуждается творчество великого колумбийского писателя, нобелевского лауреата, что именно в его книгах находит живой отклик в сердцах русских людей, почему они так необычайно популярны в России.

Текстовая расшифровка передачи

Александр Асафов, шеф-редактор «День-ТВ»: — Добрый день, сегодня у нас в гостях писатель Андрей Михайлович Буровский, и мы хотим поговорить о таком аспекте, как место писателя в истории.

Андрей Буровский, историк, писатель: — Здравствуй, Саша, здравствуйте все.

Александр Асафов: — Покинул нас великий писатель, великий без кавычек, Габриэль Гарсиа Маркес. Много поколений интеллектуалов и писателей даже выросло на его книжках. Он так достаточно неожиданно ворвался в писательскую орбиту. Никто не ждал, что из какой-то там занюханной Латинской Америки вырастет звезда мирового уровня, миллионы переводов. Я хотел спросить, какие-то личные впечатления о Габриэле Гарсиа есть?

Андрей Буровский: — Вы знаете, два впечатления. Одно такое общее, культурно-историческое, и личное. Начну с личного. Читаю его замечательную история про «сто лет одиночества» и вдруг узнаю Россию. Тропики там, Южная Америка...

Александр Асафов: — Копия там, кабаны, Аурелиано Буэндиа...

Андрей Буровский: — Вроде все совершенно незнакомое, и реалии географические ну совершенно далекие, но тут мне это напоминает дух Московии, Российской империи, ну что-то родное, близкое, лбимое, такое чувство нереальности, о чем же пишет человек? Ощущение этой нереальности и близости, узнавание какое-то возникает у множества людей, ведь латиноамериканская литература, она же не американская, не европейская, нечто совершенно особое. Узнавание происходило множество раз у разных людей. Вспомните 1989 год, первый сериал — «Рабыня Изаура». И вдруг масса русских баб с упоением смотрит «Изауру». Почему?

Александр Асафов: — Ну, скажем, эпизод из личного опыта. Я жил тогда в одном из спальных районов Москвы, по-моему, это был 88-й или 89 год, где-то так. Тогда были достаточно часто отключения света. Отключили свет, я выхожу на улицу, я был тогда еще подростком, стоит машина, от аккумулятора питается маленький телевизор «Юность», там идет какая-то предзаключителная серия «Изауры», и народу как на митинге, вот они стоят и все внимают...

Андрей Буровский: — Аналогично. В одном поселке в Сибири, в полной глуши, не буду называть этот поселок, его название ничего никому не скажет, вдруг в одиннадцать часов вечера вырубают свет, но в трех местах свет есть, и есть телевизор. И все сбегаются смотреть «Рабыню Изауру». И вот тетки буквально в ночных рубашках сбегаются смотреть, глаза горят безумным желтым блеском, вот там происходит событие. Все это очень любопытно, как это возникало.

Александр Асафов: — Ну симпатии вообще к этой эмоциональности, к этой натуре открытой...

Андрей Буровский: — Да.

Александр Асафов: — Ну я бы не мешал, конечно, нобелевского лауреата с «Рабыней Изаурой». Все-таки другой уровень, другие пласты сознания.

Андрей Буровский: — Да, тут вот что, эмоциональность, доброта, человечность...

Александр Асафов: — Открытость...

Андрей Буровский: — Да, открытость всему миру, она, в общем, родная такая. У нас с латинской Америкой возникает масса точек соприкосновения. Вот удивительная такая вещь. Даже с европейской, американской литературой, не современной, а 18-го, 19-го веков. вот, скажем, Гарсиа Маркес... Вот таким же образом, Марк Твен, он наш.

Александр Асафов: — Потому что он эмоционален...

Андрей Буровский: — Да. А Сэллинджер — нет. Он такой московско-интеллигентный.

Александр Асафов: — Холодный...

Андрей Буровский: — Холодная англо-саксонская практичность такая. И второе, этот человек, извиняюсь за выражение, для интеллигенции с большой буковки «И». Ну, я шестое поколение питерской интеллигенции, доктор наук, ну я ужасающе неинтеллигентен, удручающе. Поэтому Сэллинджер не свой, а Марк Твен мой, родной, любимый. И, видимо, отношение к любимому, своему, вот к Гарсиа Маркесу было полное. Его, действительно, любили в России. Вот, казалось бы, ничего общего, культурная часть, исторические реалии совершенно другие. Хотя, почему другие? Вот «Осень патриарха», легендарная история про проданное море. А представляешь нашего патриарха. Вы знаете, у нас был такой патриарх, правда, море он не продавал...

Александр Асафов: — Я назову это имя...

Андрей Буровский: — Не надо!

Александр Асафов: — Это Ельцин, конечно же.

Андрей Буровский: — Ну зачем Вы так? Может быть, другие узнали бы его и без называния имени. Дело в том, что этот наш патриарх, продававший, ну пусть не море, а русскую историю, такой, нарезавший кусочки, которые надо было выкачивать и вывозить. Ну, в точности, как в этой сюрреалистической истории Маркеса. Оно очень характерно само по себе, ведь само отношение к миру, как к чему-то сюрреалистическому, фантастическому, сочетание реальных и нереальных элементов.

Александр Асафов: — У Маркеса совпадений в литературном творчестве с русской историей было очень много. Вот если брать самую тиражированную книгу, хотя она не является самой его хорошей,«Сто лет одиночества». Она у всех на слуху, вы помните тот момент с толпой, площадью, пулеметами, это ведь 1993 год...

Андрей Буковский: — Вот совершенно замечательное: «Стоя у стенки перед расстрелом, он вспоминал...

Александр Асафов: — Аурелиано Буэндиа...

Андрей Буковский: — Все это... Я читаю это и вспоминаю мемуары белогвардейцев. Это полная аналогия, полное жути, по хребту холодно. Вот оно. А где? Это Южная Америка, Латинская Америка. Это совершенно другая история, другой язык совершенно, другая культура. Но, с другой стороны, какая другая культура? Ведь все мы, в конце концов, не дети, но внуки Римской империи. Волей-неволей, мы внуки Византии, Второго Рима, Восточного Рима. А испанцы говорят на языке ближе всего к старой латыни. Вот, может быть, в этом дело, мы удивительным образом оказываемся дома, когда читаем Маркеса. Вот это ощущение дома, близости, чего-то родного меня всегда поражало.

Александр Асафов: — Причем я отмечу, что это не позитивный писатель.

Андрей Буковский: — Ну какой же позитивный? У него жуткости буквальные бывают...

Александр Асафов: — Абсолютно точно. Вот если взять вещь... Ведь что меня поразило, во всех многочисленных пресс-релизах, некрологах о кончине его. Я понимаю, что их пишут люди, которые не знают кем был Маркес и кто он есть...

Андрей Буковский: — Они просто его не читали.

Александр Асафов: — Не читали. Мы берем его классическую вещь «Полковнику никто не пишет». Она гораздо более известна. Вот почему-то прилипло «Осень патриарха» и «Сто лет одиночества», но «Полковнику никто не пишет» более известна, более тонка.

Андрей Буковский: — Более тонка, Вы правы.

Александр Асафов: — Вот, пожалуйста, та самая реальность безысходности, безысходность, это та безысходность русской души, которую мы встречаем у Достоевского и у Есенина, пожалуйста.

Андрей Буковский: — Крик души, причем больше того, это имеет отношение к реальности, к отображению мира, мы любим исторических личностей, любим стариков и хотим их защищать. «Полковнику никто не пишет... А давай я напишу!». У нас очень четко сказывается это ощущение, и вот в этом Маркес ударил по больному.

Александр Асафов: — Слава богу, сейчас мы уже своих полковников не бросаем.

Андрей Буковский: — Уже хорошо, если чему научились, прекрасно. Но у меня к этому отношение пессимистическое. В Римской империи бросали центурионов своих и забывали благополучно. Если они были блудливыми мужиками в юности, то в старости у них было много детей и внуков. Это парадоксально, но самый блудливый мужичонка — это тот самый успешный «полковник, которому никто не пишет».

Александр Асафов: — Вернемся немного к Маркесу. Вот парадоксально, что эти вибрации текстовые, вот то, что он нес, вот он же писал для себя, он же говорил: «Пишу для себя, и то, что появились эти тиражи и большие деньги, это не означает, что я стал большим, богатым человеком. Это значит, что я человек, у которого временно появилось немножко денег». Его цитата.

Андрей Буковский: — Да-да-да, кстати, очень типичное ощущение, самоощущение нового русского в России. «Я мужик с пятиэтажки, у меня случайно просто появилась масса денег. И я буду делать какие-то другие вещи, совершенно не связанные с тем, что у меня денег много, я буду помогать такому-то, такой идее, я буду продвигать...» То же самое с Маркесом, понимаете. У него самоощущение не сделавшего карьеру мужика, не англо-саксонское такое, европейское ощущение, даже не немецкое.

Александр Асафов: — Холодная пирамида такая.

Андрей Буковский: — Ну что вы, какая там пирамида? Ощущение такое — «Повезло, вот здорово, теперь я могу такую идею реализовать, и такую, и такую. Я человек, который беден, на самом деле, я такой же как все». Но это лукавство, потому что интеллектуальный человек не может быть как все. Но это сейчас самоощущение. Самоощущение человека, выражающего некоторую идею. Простите, ради бога, за ужасную нескромность, но мне всегда очень нравится, когда меня называют певцом банальности. Вот московская тусовка, извиняюсь за выражение, но я буду говорить...

Александр Асафов: — Литературная, наверное...

Андрей Буковский: — Да, литературная, конечно, культурная, эти люди называющие себя русскими интеллигентами, ну просто московские евреи, простите меня, причем плохие московские евреи, ни русские, ни евреи, в общем, говно в проруби. Удивительные люди московской тусовки говорят: «Ну ты же кто? Певец банальности». Хорошо. Есть такой прекрасный фильм «Форест Гамп», где объясняется, что лучше быть дебилом, чем интеллигентом. Был такой писатель Киплинг, тоже певец банальности, полнейшей, причем имперской банальности. Маркес вписывается в эту картину, он певец банальности. «Полковнику никто не пишет»...

Александр Асафов: — Он абсолютно народный писатель.

Андрей Буковский: — Конечно, я об этом и говорю. Поэтому, когда меня обзывают банальщиком, писателем банальности, меня это страшно радует. Я хочу выражать интересы массы людей и быть их представителем. Мне это интересно, это гораздо интересней, чем «московская интеллектуальная тусовка». Вот они не интересуют меня совершенно, и Маркеса они, похоже, не интересовали тоже.

Александр Асафов: — В копилку, как вы выражаетесь, певцов банальности, могу добавить еще одного. Был такой народный китайский писатель Лу Синь. Вот он мало известен, но тем не менее, его творчество...

Андрей Буковский: — А Лао Шень не менее интересен...

Александр Асафов: — Я считаю, его творчество гениально.

Андрей Буковский: — Великолепно. Конечно.

Александр Асафов: — Ну, а вот, что называется, возвращаясь к основному стержню нашей передачи, все-таки хотелось поговорить, вот был писатель, оставил за собой громадное наследие. Как считаете, наследие это будет продолжать накладывать отпечаток на карту сознания новых интеллектуалов, или его забудут послезавтра ради какой-нибудь Донцовой или я не знаю...

Андрей Буковский: — Вот Донцову забудут довольно быстро, уверяю вас. А Маркеса нет. Он из тех писателей, которые выпустили вокруг себя некое литературное тело, это виртуальное тело, которое гораздо важнее его физического. Это очень интересная память человека, живущего в культуре и истории. Ну да, тот же Марк Твен, я упоминал, он помер сто лет назад, и что? Он мертв? Ничего подобного. Я понимаю, что это звучит издевательски, но он живее всех живых.

Александр Асафов: — Но на Марк Твене построена современная американская культура.

Андрей Буковский: — Правильно. Не на Сэллинджере, и не на современных политкорректных писателях, а на Марк Твене. И то же самое, на Маркесе построено очень многое в отношении к миру и латиноамериканцев, и людей других культур. Вот в этом смысле он, вечен — слово плохое, вечен только Господь Бог, а не Вселенная, не материальный мир. Но скажем, он очень долговечен. Он будет жить много столетий, ну скажем, десятилетий после своей физической смерти. И не потому, что у него есть дети и внуки, это само собой. Это другое бессмертие, в хорошем смысле слова, он бессмертен.

Александр Асафов: — Завершая нашу интереснейшую беседу, вот хочу так, вкинуть тезис, и я надеюсь, что Вы с ним согласитесь либо не согласитесь. Я считаю, что Габриэль Гарсиа Маркес, ушедший после продолжительной болезни, покинувший этот мир, он был настоящим русским человеком, настоящим русским писателем.

Андрей Буковский: — Несомненно, несомненно. Я думаю, что Федор Михайлович Достоевский с Вами бы согласился.

Александр Асафов: — Я думаю, что они там договорятся.

Андрей Буковский: — Да. По этому поводу хорошо сказал Набоков, о смерти Гумилева: «Сейчас о медном летящем Петре и о диких ветрах африканских говорит с тобой на Елисейских полях Пушкин». Вот с ним говорят Пушкин и Достоевский.

Александр Асафов: — Спасибо, Андрей Михайлович, еще увидимся.

Андрей Буковский: — Вам спасибо. До свидания.