Оригинальное название: Gabriel Garcia Marquez. The witch writing
Жанр: документальный фильм, биография
Режиссеры: Ив Виллон, Маурисио Мартинес-Кавард
Авторы сценария: Ив Виллон
Операторы: Ив Биньон, Жан-Филип Поло
В программе участвовали: Габриэль Гарсиа Маркес
Длительность: 52 минуты 36 секунд
Язык: французский (перевод на русский)
Производство: Les Films du Village, Franse 3, ABCine
Страна: Франция
Год: 1998

Документальный фильм о жизни и творчестве великого колумбийского писателя, лауреата Нобелевской премии Габриэля Гарсиа Маркеса был снят в 1998 году во Франции. В фильме принял участие сам писатель. Также в картине использованы документальные кадры Колумбии и фрагменты кинокартин, снятых по произведения Маркеса в разные годы и в разных странах.

Текстовая расшифровка фильма

Габриэль Гарсиа Маркес: — «Теперь, когда лай собачит, теперь, когда песнь петушит, теперь, когда трезвонят высокие звоны колоколов, и щебет, и хрюкот свиньи, я тебе печали моей песни в окно твоего исподнего». Вот вам колумбийская литература. Мало кто об этом помнит.

Голос за кадром: — Колумбия, 6 марта 1928 года. Проливной дождь обрушился на маленькую деревушку Аракатака на Карибском берегу. Маркес родился под знаком Атлантики и тропиков. В 1982 году Нобелевской премией по литературе будет отмечен всемирно известный автор известного шедевра «Сто лет одиночества».

Голос за кадром: — «Сто лет одиночества». «Макондо тогда было небольшим селением с двумя десятками хижин, выстроенных из глины и бамбука на берегу реки, которая мчала свои прозрачные воды по ложу из белых отполированных камней, огромных как доисторические яйца. Мир был еще таким новым, что многие вещи не имели названий, и на них приходилось показывать пальцем. Каждый год в марте месяце у околицы селения раскидывало свои шатры оборванное цыганское племя. И под визг свистулек и звон тамбуринов знакомило жителей Макондо с последними изобретениями ученых мужей».

Габриэль Гарсиа Маркес: — С самого рождения я знал, что стану писателем. Я хотел быть писателем, у меня было желание, дарование, смелость, и работоспособность, чтобы им стать. Я всегда писал и никогда не помышлял ни о чем другом. Я никогда не рассчитывал, что смогу на это прожить, но был готов умереть с голоду ради этого».

Голос за кадром: — Упорный рассказчик, готовый на любые лишения ради того чтобы писать, сделал из «Ста лет одиночества» новое сотворение мира. Макондо — это маленькая карибская деревушка и целый континент. Но что там, у истоков мира? Настоящий роман, похожий на сон, история о призраках, не наводящая страха, способная сделать из колдуна ребенка.

Старая женщина: — Перестань, малыш, будь умницей, а то придут духи и унесут тебя.

Голос за кадром: — В самом начале истории был дед. Николас Маркес, полковник. На рубеже веков это тогда еще молодой человек из хорошей семьи принял участие в Тысячедневной войне, гражданской войне, опустошившей страну. У полковника был друг, товарищ полковника по имени Пачеко. Бок о бок они сражались, вместе терпели поражения в легендарных битвах. В этом братоубийственном кошмаре рождалась Колумбия. Но в один из октябрьских дней 1908 года полковник и Пачеко подрались на дуэли. Полковник убил Пачеко и все равно что умер сам. Он покинул родную деревню и поселился в затерянном селении по ту сторону Сьерра-Невады. Прошло двадцать лет, у полковника родилась дочь Луиза. Она страстно влюбилась в Элижио, молодого деревенского телеграфиста. Но полковник яростно воспротивился мезальянсу. Влюбленные поклялись скорее умереть, чем расстаться. Они придумывали тысячи хитростей, чтобы разрушить планы отца и его супруги Транкилины. Наконец влюбленные поженились. Своего первенца Луиза назвала Габриэль. Словно в искупление нанесенной отцу обиды она доверила ему ребенка. До восьми лет Габриэль Гарсиа Маркес жил у деда с бабушкой в Аракатаке, под чутким присмотром Транкилины и полковника. Оба без устали рассказывали ему о мире.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Мы с дедом были единственными мужчинами в доме, полном женщин. Я вел очень странную жизнь. Потому что женщины, главной из которых была моя бабушка, жили в сверхъестественном, фантастическом мире, где все было возможно. Где самые невероятные вещи были частью повседневной жизни. И я привык так думать. Но мой дед был самым большим реалистом, какого я знал. Он рассказывал мне истории о гражданской войне, перипетии политических событий, он говорил со мной как со взрослым. И так я был разделен между двумя мирами. Миром моего деда, с которым я проводил целые дни, так как он посвящал мне много времени, и миром женщин, параллельным миру деда, но в котором я оставался только ночью.

Голос за кадром: — «Сто лет одиночества». «Когда великан поднял крышку, из сундука потянуло пронизывающим холодом. Внутри не было ничего кроме огромной прозрачной глыбы, набитой несчетным числом белых иголок. Упав на них, вечерний свет разлетелся на тысячи разноцветных звезд. Хосе Аркадио Буэндиа был озадачен. Но зная, что дети ждут от него немедленного объяснения, он решился и пробормотал: "Это самый большой в мире бриллиант". "Нет, — поправил его великан, — это лед"».

Габриэль Гарсиа Маркес: — Со смертью моего деда этот мир окончательно исчез. Мы покинули Аракатаку, я приехал к родителям, с которыми я никогда не жил. Это была абсолютно другая действительность, другая культура. Мой дед был человеком, который больше всех побуждал меня к самовыражению. Таким я сохранил его в моих воспоминаниях. А еще я сохранил его видение страны. И это была его страна, та, в которой он жил, в эпоху гражданских войн, в частности генерала Урибе Урибе. Трудно забыть такого деда.

Голос за кадром: — Ребенок был вырван из зачарованного мира Аракатаки. Он сохранил в памяти лица, дома, деревья, запахи, рассказы. Его не покидало не проходящее чувство ностальгии, но Гарсиа Маркес еще не знал, что она-то и станет источником его творчества. Пройдет много лет, прежде чем возвращение в Аракатаку вернет ему в один ослепительный и решающий миг ключи от мира, который он считал потерянным.

Выступающий на трибуне Карлос Фуэнтес: — Габриэль Гарсиа Маркес сейчас прочтет первую главу своей книги воспоминаний, то есть он прочтет еще одну главу из своей неисчерпаемой книги желаний. Большое спасибо.

Габриэль Гарсиа Маркес с трибуны: — И не дав мне прийти в себя, она сказала мне: «Я твоя мать, я прошу тебя поехать со мной, чтобы продать дом». Ей не нужно было говорить мне какой это дом. Ибо для нас существовал единственный дом на свете — старый дом ее родителей в Аракатаке. Где мне посчастливилось родиться и который я покинул навсегда незадолго до моего восьмого дня рождения. Ни моя мать, ни я не могли себе представить, что эта невинная двухдневная прогулка станет для меня столь значимой, что даже самой долгой жизни мне не хватит, чтобы рассказать о ней.

Голос за кадром: — Но до той встречи был еще долгий путь. Новое расставание потрясло его юную душу. В шестнадцать лет Габриэль Гарсиа Маркес получил стипендию. Чтобы продолжить учебу, он должен был покинуть Карибское побережье. Скрепя сердце, он сел на страдающий одышкой пароходик, который долго поднимался по реке Магдалене, от моря к подножию Кордильер. Пункт назначения — городок Сипакира и скромный государственный лицей Варонас. Мальчик, приехавший с берега моря, плохо переносил холод и серую монотонность гор. Он много читал, читал увлеченно, особенно поэзию. Испанских поэтов Золотого века и латиноамериканских модернистов, таких как Рубен Дарио, Пабло Неруда и колумбийских поэтов, принадлежавших к движению «Камень и небо». Получив степень бакалавра, Маркес поступает на юридический факультет университета в Боготе. Ему не нравится этот город, его карибская пылкость и энтузиазм гаснут на этих холодных улицах, где суетятся люди, одетые в черное и одержимые соблюдением приличий. И здесь ему помогают жить книги. Он пытается писать, он движется на ощупь.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Я пытался писать рассказы. Но чувствовал, что даже когда у меня был сюжет, я не знал, как за это взяться. Все мои попытки были тщетны. Чего-то не хватало. И потом, когда я учился на юридическом факультете в Боготе, однажды, когда я вернулся к себе, в пансион, где я жил, один много читавший студент дал мне маленькую желтую книжечку. «Прочти», — сказал он. Это была книжка Кафки. Я пошел спать. Я читал все, что попадалось мне под руку. Я открыл книжку и прочел: «Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, Грегор Занза обнаружил, что он у себя в постели превратился в страшное насекомое». В этот момент я словно упал с кровати. Это было откровение. Если можно писать так, то это как раз то, что меня интересует. Раньше я думал, что это невозможно. Хоть я и прочел все сказки «Тысяча и одна ночь». Но здесь было нечто важное. Манера. Своя манера повествания, которой я не обладал. Это было возрождение. Я встал и под впечатлением от прочитанного написал мой первый рассказ «Третье смирение», опубликованный в «Эль Эспектадор». С этого момента все мое чтение сосредоточилось на чтении современного романа. И я до сих пор не могу из этого выбраться.

Голос за кадром: — Маркес публикует три рассказа в самой большой ежедневной газете Боготы «Эль Эспектадор». Его талант рассказчика замечает Эдуардо Саломеа, известный писатель и критик. Со времени обретения независимости Колумбия переживает почти постоянные социальные и политические потрясения. И в конце 1940-х годов ополчение очередной гражданской войны опустошали деревни. Убит кандидат в президенты от социалистов Гайтан. 9 апреля 1948 года в Боготе разъяренная толпа линчует убийцу и громит город. Пансион, в котором живет Маркес, сгорает при пожаре. Возможно, Маркес видит в этом знак, что пора возвращаться в родные места.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Я все потерял. Мою первую пишущую машинку, подаренную мне отцом. И несколько рукописей, о которых я не жалею. Я отправился в Картахену продолжать занятия юриспруденцией, которые я прервал на втором курсе. Я закончил второй курс, с третьего курса меня это больше не интересовало. Я был полностью увлечен и погружен в литературу и журналистику. Чтобы немного подзаработать, я пошел в газету «Эль Универсаль» на улице Сен Хуан де Диос в Картахене. Там за стойкой сидел человек и писал. Я подошел к нему. Не знаю, как я осмелился, я был тогда ужасно застенчив, и в тот момент я испытывал чувство неловкости, страха, потому что бросался в неизведанное. Но я сказал ему: «Я хочу здесь работать». — «Чем ты занимаешься?», — спросил он. — «Я пишу». — «Как тебя зовут?» — «Я назвал свое имя. Он читал мои рассказы в «Эль Саломеа». Это был Клементо Сабала. «Напиши мне статью», — сказал он. И в тот день я стал журналистом.

Голос за кадром: — Используя опыт многочисленных статей, репортажей и фельетонов, Маркес создает свою оригинальную и амбициозную концепцию репортажа. Потом он придет к созданию в Картахене школы журналистики. Все написанное журналистом Маркесом несет на себе отпечаток определенной позиции, литературной, гражданской и политической.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Я бы сказал, что я пришел в журналистику, потому что считал, что больше чем литература меня привлекает возможность рассказать о чем-либо. Под этим углом можно рассматривать журналистику как некий литературный жанр. Особенно репортаж. Я настаиваю на этой идее, потому что сами журналисты отказываются признавать, что репортаж — это литературный жанр. И в сущности они его недооценивают. Для меня репортаж — это новелла, целиком основанная на действительности. Новелла ведь тоже опирается на действительность. И роман тоже, никакой роман не может быть полностью выдуман, это всегда переосмысление опыта. В том, как я пришел в журналистику, я вижу еще один этап не в моем литературном ученичестве, а в развитии моего истинного призвания рассказывать истории.

Голос за кадром: — Среди историй Маркеса о Колумбии есть те, которые повествуют о наркокартелях и коррупции, засилии вооруженных банд, похищениях и убийствах многих журналистов. По сути, он рассказывает о гражданской войне, о еще одной войне, которая может лишить будущего всю страну. Похищения людей. Культуру нации разъедал новый дурман, еще более разрушительный, чем пресловутый героин. Легкие деньги. Набирало силу мнение, что главное препятствие на пути к счастью — это закон. Какой смысл учиться читать и писать, если жизнь преступника слаще и надежнее участи добропорядочного гражданина. Болезнь загнали вглубь общества и она в итоге растлила само общество.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Это была моя самая трудная, самая грустная книга. Но я надеюсь, что это зеркало, в котором мы, колумбийцы, увидим себя. И это поможет нам стать немножечко лучше.

Голос за кадром: — Маркес в одночасье стал знаменитым после успеха романа «Сто лет одиночества». Он мирится с этой иногда обременительной славой потому что знает, что это синоним влияния. И он ее использует. Маркес борется за права человека, создает фонд «Хабеас» в защиту политических заключенных и ездит по всему континенту как политик-спасатель. Общение с сильными мира сего стало обычным делом. Его дружба с Фиделем Кастро превратилась в легенду. Ему угрожают смертью, ему отказывают в визах. Он смущает своими свободными высказываниями и откровенно левыми симпатиями.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Для меня кино было лишь развлечением. Я очень мало им интересовался. Затем появился Альвар Сапеда. Для него кино было великой культурой XX века. Он тянул нас в свои чудесные кинозалы в Барранкилье, у которых не было крыши. И где мы смотрели фильмы прямо под луной и звездами. Тогда я так заинтересовался кинематографом, что придя в «Эль Эспектадор», добился, чтобы мне доверили рубрику кинокритики.

Голос за кадром: — Через несколько лет после создания «Синего омара», фильма-манифеста карибского сюрреализма, Маркес отправляется в Мехико. Тогда Мехико был неоспоримой столицей латиноамериканского кинематографа. Он встречается с кинематографистами, продюсерами и актерами, он пишет сценарий. Он адаптирует для кино рассказы мексиканского писателя Хуана Рульфо. Профессия сценариста учит его свободно обращаться со временем, чтобы лучше его воссоздавать. Однако успеха нет. И Гарсиа Маркес временно отходит от кино, огорченный и разочарованный. Его путь — это литература.

Габриэль Гарсиа Маркес: — В конце концов я так полюбил кино, что мечтал им заниматься по тем же причинам, по которым писал романы или занимался журналистикой. Это был иной способ рассказывать о жизни.

Голос за кадром: — Гарсиа Маркес создает киношколу на Кубе в 1985 году.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Что было дальше? Я понял, что сделать фильм гораздо труднее, чем я себе представлял. Со всеми техническими и финансовыми ограничениями и толпой народу на съемочной площадке мне казалось невозможным рассказать интимную историю, которая шла бы от сердца.

Маркес читает воспоминания: — Готовый к новой схватке, долгой и бесполезной, я ответил ему более откровенно, чем раньше: ему, что я больше всего хочу стать писателем. И я им стану». Поезд сделал остановку на станции без деревьев. Чуть позже он прошел мимо единственной банановой плантации, над воротами которой было написано ее название — «Макондо». Так я назвал вымышленную деревню. Потом вдруг случайно узнал из энциклопедии, что Макондо — это тропическое дерево без цветов и плодов, древесину которого используют для изготовления каноэ и кухонной утвари.

Голос за кадром: — Дорога в Макондо проходит через порт Барранкилья. Из всех товаров самые ценные для Маркеса — испанские переводы английских и американских писателей. Желание поскорее их прочитать приводит его к тому, что он становится литературным консультантом одного книготорговца. Вскоре он находит отзвук своей мечты в творчестве Уильяма Фолкнера.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Я формировался вместе с этим новым романом. Главными маяками которого в то время были Хемингуэй и Фолкнер. Но их было много: Стейнбек, Синклер Льюис. На этот раз я принялся серьезно изучать эти произведения. Я открыл, что между миром романистов юга Соединенных Штатов и той реальностью, которую я познал в Аракатаке, есть много общего. Причина этого была проста. Аракатака была селением банановых плантаций. Она была построена банановой компанией «Юнайтед фрутт компани». Поселки, которые строила эта компания, походили на деревни романистов Юга Соединенных Штатов. Я, например, был удивлен и тронут тем, что нашел у Фолкнера. И я не знаю шло ли оно от того, что он мне рассказывал о своей стране, или это напоминало мне Аракатаку и мир моего детства. Тогда я понял, что основы и истоки моего творчества и того, что я мог вытащить из своего нутра, были не в том, что я прочел в Сипакире и Боготе, не в одной из тех книг, которые я читал. Чтение североамериканских авторов помогло мне открыть, что все это я уже носил в себе. Именно тогда я вышел на верную дорогу.

Голос за кадром: — Первый этап этого пути знаменует «Палая листва», рассказ, написанный в Барранкилье после встречи с Аракатакой. Затем Маркес берется за монументальный роман «Дом». Но это оказывается слишком трудным. Он бросает его ради другого замысла. «Недобрый час» — роман об ужасах и разрухе гражданской войны. Роман может появиться на свет только после нового поворота судьбы писателя, отъезда в Европу. Маркеса посылают в Париж корреспондентом от газеты «Эль Эспектадор». Но газета закрывается по приказу генерала Рохаса, диктатора, пришедшего к власти в Колумбии. Маркес остается предоставленным самому себе без гроша в кармане. Когда он заканчивает «Недобрый час», его начинает преследовать и требовать выхода другая история. Он пишет ее одним духом, будто желая освободиться от нее.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Повесть «Полковнику никто не пишет» могла быть написана только в Париже. Я застрял в Париже. Я ждал чек. Каждый день в пансионе, я спускался вниз, посмотреть, не пришел ли он. Я бросал взгляд на консьержку, она показывала знаком «нет», и я поднимался обратно в комнату писать. У меня был обратный билет, мне вернули деньги за его стоимость и я положил их в ящик. Каждый день я брал оттуда немного на еду, потом возвращался писать. Я был счастлив, что «Эль Эспектадор» закрыли. Мне не нужно было посылать туда статьи, я полностью посвятил себя литературе.

Голос за кадром: — «Полковнику никто не пишет». «"Тебе не приходило в голову, что его могут побить?" — "Нашего петуха не могут побить". — А вдруг побьют?" — "Остается еще сорок пять дней, — сказал полковник. Зачем думать об этом сейчас?". Женщина пришла в отчаяние. "А что мы будем есть все это время?" Она с силой схватила ворот его рубашки и с силой тряхнула его: "Скажи, что мы будем есть?". Полковнику понадобилось прожить семьдесят пять лет, ровно семьдесят пять лет, минута в минуту, чтобы дожить до этого мгновения, и он почувствовал себя непобедимым, когда четко и ясно ответил: "Дерьмо!"».

Габриэль Гарсиа Маркес: — В Париже главным для меня было возможная перспектива, которая позже открылась бы в Латинской Америке, потому что для Латинской Америки я был просто колумбийцем, карибом. В глубине души я и правда кариб. Но в Париже я стал карибом, сознающим свою культуру, и культуру более глобальную, включающую в себя карибскую культуру. В кафе я знакомился с аргентинцами, мексиканцами, жителями разных стран Центральной Америки, Карибского бассейна. Это была эпоха диктаторов. В Колумбии был Рохас Пинилья, Перес Хименес в Венесуэле, Трухилья в Санта-Доминго и Перон в Аргентине. Диктаторы были почти везде. На Кубе царил Батиста. Я жил в пансионе на улице Кюшас в Латинском квартале. Поэт Николас Гильен жил в пансионе напротив. Мы все ходили к нему как паломники. Каждый ждал новостей из своей страны. Однажды на рассвете, так как он вставал так же как на Кубе, он свесился из окна и прокричал: «Он пал!». И каждый подумал, что пал диктатор его страны. И вот со мной случилось то, что должно было рано или поздно случиться. я забросил свою литературную деятельность, чтобы отдаться деятельности политической. Я не жалею об этом, тогда я не мог иначе. Но чтобы отойти от этого, мне пришлось вернуться к моей первоначальной мысли, что писательская деятельность, это не только политика, но и вся окружающая действительность.

Голос за кадром: — После долгих лет труда и поиска, страданий и сомнений, Маркес больше не свернет с дороги, которая приведет его в Макондо. «Сто лет одиночества» родились на четырнадцатый месяц его одержимого заточения. Но из этого знаменитого горнила появятся и другие книги. Маркес освободил слово, восторженное и лирическое, которое повествует о человечестве, презренном и великом.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Я уже давно задумал написать роман, в котором могло произойти все. Эта книга — воспоминания об Аракатаке, ее чудесных историях, ее суевериях и тревогах. Изначально все действие должно было происходить в одном доме. Я так и думал назвать этот роман — «Дом». но вскоре совсем не покидать дом мне показалось невозможным. Зато можно не покидать Макондо. Даже когда полковник Буэндиа уезжает воевать в Центральную Америку, действие все равно остается в Макондо. Новости приходят извне, но мы все равно остаемся в Макондо. Это очень близко к тому, о чем я мечтал, написать роман, в котором могло случится все. Но моя любимая книга — это «Любовь во время чумы». Она такой и останется. «Сто лет одиночества» — книга мифическая. Я не оспариваю ее достоинства. Но «Любовь во время чумы» — книга человеческая, которая подробно описывает, кто мы есть.

Голос за кадром: — «Любовь во время чумы». «Проходя мимо комнаты для шитья, он через окно увидел пожилую женщину и девочку. Обе сидели на стульях, близко друг к другу, и вместе читали по книге, которая лежала на коленях у женщины. Урок не прервался. Девушка лишь подняла глаза, посмотреть, кто прошел мимо окна, и этот случайный взгляд породил такую любовную напасть, которая не прошла и полвека спустя».

Габриэль Гарсиа Маркес: — В течение долгих лет наши родители рассказывали нам историю своей несчастной любви. До их брака. Чтобы написать эту книгу, я брал у них интервью, как журналист. Каждый день, причем, по отдельности, иначе они противоречили друг другу. И в конце концов даже ссорились. Я сначала расспрашивал отца, а потом мать. Так я восстановил всю историю. «Любовь во время чумы» рассказывает в мельчайших подробностях историю их любви.

Голос за кадром: — «Любовь во время чумы». «Флорентино Ариса после тяжелого дня обычно нанимал дрожки, но не опускал верх, как водилось в жаркие месяцы, а забивался вглубь и прятался в тени, всегда один, заказывая самые неожиданные маршруты, дабы не давать кучеру повода для дурных мыслей. На деле же его интересовало в этой прогулке только одно — дворец из белого мрамора, наполовину скрытый банановыми зарослями и развесистыми манговыми деревьями. Не слишком удачная копия обителей, типичных для хлопковых плантаций Луизианы». Действие романа «Любовь во время чумы» происходит в Картахене. Среди вычурного пейзажа этого старого колониального города Маркес разворачивает истории из своей собственной жизни.

Габриэль Гарсиа Маркес: — У каждого из нас есть три жизни: общественная, частная и тайная. Женщины были важны для меня во всех трех жизнях. По какой-то причине, которую я не могу объяснить, я лучше схожусь с женщинами, чем с мужчинами. С ними мне легче общаться. Думаю, это потому что я хорошо их знаю. Вот тебе мой ключ к супружескому счастью. Женщины говорят, что проблемы в паре можно уладить путем разговоров, но это не так. Все начинается спором, а кончается ссорой. Нужно доверять, забывать и двигаться вперед. Когда я это обнаружил, я перестал ссориться. Мы не ссоримся, мы идем вперед. Вот увидишь, ты это еще вспомнишь. Я всегда говорил, что свое вдохновение я черпаю из народной культуры. Я знаю и другие культуры, но по-настоящему меня подпитывает, возбуждает и стимулирует только народная культура. Эту культуру я не изучал, я весь ею пропитан. Ей нельзя научиться, ей нужно жить. Я живу ею. Ни известность, ни путешествия не смогли ее от меня отдалить. Я всегда в курсе того, что происходит, о чем поют трубадуры, я знаю, откуда они пришли, и их песни.

Голос за кадром: — Писатель, вскормленный песнями своего народа, не хочет быть забальзамированным в собственной славе. Он прежде всего труженик пера. Его текст — это результат жесткой дисциплины, ежедневного, слово за словом, постижением техники рассказа.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Написание романа — это акт гипноза. Нужно загипнотизировать читателя, чтобы он не мог думать ни о чем, кроме истории, которую ему рассказывают. Требуется огромное количества гвоздей, шурупов, шарниров, это я называю столярной работой. Техникой повествования как в книге, так и в фильме. Вдохновение — это одно, а повествование — совершенно другое. Рассказать историю и превратить ее в литературную действительность, чтобы захватить читателя, невозможно, не проделав столярную работу. Захватить читателя — значит передать ему дыхательный ритм, который не должен обрываться иначе читатель очнется. Когда я достигаю нужного ритма, и вдруг наталкиваюсь на ритмически нескладную фразу, я добавляю одно-два прилагательных, чтобы не ломать ритм. Даже если им здесь не место. Они нужны для того, чтобы читатель не очнулся. Это столярная работа.

Голос за кадром: — «Хроника широко объявленной смерти». «В день, когда его должны были убить, Сантьяго Насар поднялся в половине шестого, чтобы встретить корабль, на котором прибывал епископ. Ему снилось, что он идет через лес под огромными смоквами, падал теплый мягкий дождь, и на миг во сне он почувствовал себя счастливым. А просыпаясь, ощутил, что он с ног до головы загажен птицами».

Габриэль Гарсиа Маркес: — Это тебе не напоминает начало из «Превращения» Кафки? «В день, когда его должны были убить, Сантьяго Насар поднялся в половине шестого...» Все, читатель на крючке. Он знает, что этого мужчину убьют, и будет следить за ним до самой его смерти, чтобы узнать, как его убьют. Но есть проблема, в конце первой главы его еще не убили, и читатель сделает то, что сделал бы я сам, заглянет в конец книги узнать, точно ли его убили. Тогда я пишу, что его убили. В конце этой главы кто-нибудь спрашивает: «Что случилось?». А ему отвечают: «А его уже убили». Теперь читатель не заглянет на последнюю страницу. Ему придется прочесть книгу, строчка за строчкой, чтобы узнать, как его убьют.

Голос за кадром: — Маркесу понадобилось семь лет кропотливой работы, чтобы написать роман, следующий за мифическим «Сто лет одиночества». Но «Осень патриарха» приводит его читателей в замешательство. Может, ему не дает покоя образ диктатора без возраста? Старый, наполовину спятивший генерал, он воплощает в себе нескончаемый кошмар на континенте. Бред тирана — это тревожная картина трагической жизни жителей Карибского бассейна.

Голос за кадром: — «Осень патриарха». «"Вы пробудете здесь столько, сколько пожелаете", — сказал он ему и сразу проникся доверием к этому темнокожему абиссинцу, так как тот больше всего на свете любил жизнь. Он ел игуановые яйца, обожал петушиные бои, темперамент мулаток, танцы, всю ту фигню, что обожаем и мы, мой генерал. Вы бы видели его, мой генерал, среди этой человеческой накипи, среди этой матросни с грязных парусников, которые ходят с грузом маримонды и зеленых плодов гвинео, грузом молоденьких зеленых проституток для зеркальных отелей Кюрасао, для Гуантанамо, для самых прекрасных островов мира, о которых мы только мечтали до первых проблесков рассвета.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Когда издали роман «Сто лет одиночества», я первый поразился тому, что произошло. Я не представлял, что он будет иметь такой успех и наделает столько шума. Я понял, что мне придется не просто писать дальше, но писать после «Ста лет одиночества». Я не думал, что окажусь в таком сложном положении. Я понимал, что нужно изменить положение. Если б я тут же сел писать, то тут же стал бы писать в духе «Ста лет одиночества». Я мог бы написать второй том, третий, четвертый и так далее. Но то, что я хотел рассказать, уже было в этой книге. Что ж делать? Все только усложнилось, когда я понял, что читатели ждут новых «Ста лет одиночества». До этой книги у меня практически не было читателей. Я не продал и тысячи экземпляров предыдущих книг. Когда раскупили восьмитысячный тираж «Ста лет одиночества», а потом стали покупать по десять тысяч в месяц, перевели на множество языков, я понял, что мои читатели прочли только «Сто лет одиночества». И они ждут продолжения. Но я не стал продолжать. Это было бы нечестно. Мне пришлось создать анти-«Сто лет одиночества». Я начал искать и разрабатывать другую манеру повествования. Я написал «Осень патриарха» и эта книга провалилась. Ее не покупали, читателю она казалась слишком не похожей на «Сто лет одиночества». Сегодня это моя самая изучаемая книга, но выйти из этого положения было сложно.

Голос за кадром: — Связь между Маркесом и его читателями сложная и запутанная, она не может оборваться, его голос хотят слышать. Тем не менее Маркес говорит, наверное, для себя, что не сомневается в том, что одиночество славы можно сравнить только с одиночеством власти. Сегодня этот труженик пера пишет свои мемуары, как бы поворачиваясь спиной к памятникам, которые ему воздвигают.

Габриэль Гарсиа Маркес: — Я боялся перечитывать свои книги. Но теперь я понимаю, что это долг каждого писателя. И вопрос чести, мне нужно перечитать все свои книги, чтобы перестать увязать в них. Поэтому я читаю их в том порядке, в котором написал. И должен сказать со всей откровенностью и мировым тщеславием, что они мне очень нравятся. Но теперь я должен писать другие книги. Поэтому я снова учусь писать. Я пишу свои мемуары. Я рассказываю, как я написал эти книги, чтобы попытаться расколдовать самого себя. И у меня это получается.

Главная Обратная связь Ссылки